Коллекция нефункциональных мужчин. Предъявы - Наталья Рубанова

Валька под столом красит ногти, а Лариса вяло переписывает «СН4 — метан», недобрым словом поминая великого химика, укрепившего водку до современного градуса.

«Зачем?» — спрашивает в пустоту Валька, не получая ответа.

— Лариса Эдуардовна, я больше не могу, — кто-то отрывает Ларису от этих мыслей, и она подходит к подвернувшей ногу.

— Опять больно?

Та кивает и улыбается.

Лариса отправляет ее к врачу, а сама снова смотрит в маленькую точку белой краски на зеркале: все слишком обычно, слишком банально. Так бывает: «Жизель», «Анюта», etc, пятка, две неудачные операции, полная готовность к психбольнице, «…но ты можешь учить…», Незнакомцев, депрессия; впрочем, она никогда не была Плисецкой, хотя та и отмечала Ларису пару раз; только… в каком году?

— Всем спасибо, — Лариса, заканчивая репетицию, вдруг ощутила легкое покалывание чуть выше переносицы.

Оставшись в зале одна, она попыталась смахнуть это, но это увеличивалось пропорционально желанию смахнуть.

Лариса присела, сильно надавив на виски. Боль росла, становясь едва переносимой; перед глазами у Ларисы поплыло, а потом будто что-то лопнуло в области лба. Лариса посмотрела на белую точку в зеркале у станка и вдруг увидела Моцарта.

Он выходил из маленького трактира и, расстегивая ворот рубашки, одновременно пытался держаться за сердце; казалось, он думал, будто то выпадет из-под полы фрака.

Костюм Вольфганга был прост: Лариса разглядела темный короткополый жилет с узкой вышивкой, штаны темно-зеленого цвета да полосатые чулки. Ненапудренный парик съехал на бок, но Моцарт, казалось, этого не замечал, судорожно глотая воздух.

— Ларисэдуардн, Ларисэдуардн, вам плохо? — вторая группа толпилась вокруг нее, выражая крайнее любопытство и насилуя сознание отставной балерины нашатырем.

— Теперь плохо, — сказала Лариса, потеряв видение, но тут же исправилась: — Все в порядке, начинаем заниматься.

Домой возвращаться не хотелось; Лариса прикидывала, куда бы деть себя, одновременно озадачиваясь происшедшим: галлюцинация? давление? А может, она наконец-то свихнулась? Говорят, большинство сумасшедших — счастливчики!

Но почему — Моцарт?! У него же вроде ни одного балета, хотя при чем тут вообще балет?

А при чем — Моцарт?

Она присела на скамейку и мазохистично вспомнила Булата: роман со времен хореографического, неоконченная симфония на всю оставшуюся… Полный си-минор!

В «Кармен-сюите» он потряс ее и тряс до тех самых пор, пока Лариса не вышла за Незнакомцева: Булат не любил женщин. Собственно, их у него и не было. Классический гей, странным образом полюбивший Ларису, но странною любовью. Удивительно! Он казался очень мужественным, сильным; никаких «таких» замашек, этих игр с прическами и нарочитой «дамской» манерности — скорее, в общем, «актив», впрочем…

У него жил тогда мальчик — Лариса знала, но ее это не отталкивало; она понимала, что Булату мало просто женщины, пусть и балерины: он был талантлив, и, как выяснилось позже, бисексуален: это его раздвоение вопреки «натуральной» логике до одури притягивало Ларису.

Те, кто знал, говорили: «Ты сумасшедшая! У вас никогда ничего не выйдет!»

А она смеялась — знали бы они, как все у них вышло!

Потом были долгие разговоры, слезы, клятвы, просьбы… В последний раз он сказал, что сначала, конечно же, балет, потом все-таки этот мальчик, а она, Лариса, вообще «из другой области». Но без нее ему трудно, и если только она позвонит…

Лариса въезжала; въезжала она очень отчетливо и в то, что возвращаться в свой Курск не хочет — к тому же замаячило место в Театре современного балета, где после «Сотворения мира», без преувеличения, утопая в цветах, плакала театральная дива в гримерной, узнав, что Булат не пришел на спектакль…

Потом она каждый день бегала к нему, лежащему с температурой под сорок, поила отварами, лечила, а под конец свалилась и сама, провалившись в какой-то блаженный сон с огромным количеством не дремлющих микробов. А после выздоровления ей дали главную роль в «Анюте» — она прыгала до потолка, целовала Булата в щеки, и в тот вечер он сдался ей и сказал, что все-таки не совсем не правы были называвшие женщину венцом творения, и признался в любви, но… любовь эта снова оказывалась «из другой области».

К тому же в нужное время и в нужном месте обозначился Незнакомцев. После его джакузи, ароматного кофе и огромной белой машины Лариса задумалась — нет, не о машине, машина шла довеском; вообще задумалась.

«Ей уже… а она еще…»; Булат влюблен в мальчика, и ей светят лишь беседы при мерцании тусклой луны, да несколько ночей в год, оканчивающихся у Булата угрызениями совести, а у нее — двухнедельной мигренью и кусанием подушки.

Лариса подумала, что Незнакомцев — это лучший из худших суррогатов; сосуществовать с Булатом и его мальчиком она все-таки не решилась, боясь потерять сказку недосягаемости как со своей, так и с его стороны; к тому же «мальчика» любил Булат, а не она…

Какого-то сентября Лариса отправила Булату приглашение; белое платье не шло Ларисе, шляпка падала на пыльный асфальт, но Незнакомцев казался счастливым. Лариса печально поглядывала на Булата, а тот потягивал любимое «Кахетинское», после чего они довольно долго не виделись. Но как-то раз Ларису пригласили принять участие в благотворительном вечере; в афише их фамилии шли через одну.

— Как ты? — спросил ее Булат, запыхавшуюся, забегающую за кулисы, рвущую сверкающую пачку о ржавый гвоздь точно так же, как рвется душа, распоровшая себе живот, он же — жизнь.

— А как твой мальчик? — зуб за зуб.

Они долго изучали друг друга, будто впервые, а потом, опомнившись, закурили.

Моцарт, тем временем, направлялся к дому. Последнее время он пил больше обычного; Лариса видела его, держащегося за забор из рыжего кирпича.

— Послушайте, — сказала она ему, пугаясь собственного голоса.

— Кто здесь? — оглянулся Моцарт, но, никого не заметив, махнул рукой.

— Послушайте! — сказала Лариса. — Давайте я помогу вам.

Моцарт остановился:

— Здесь никого нет!! — Лариса вместо ответа взяла его под руку. — Кто здесь? По запаху — женщина. Но, впрочем, какая-то невидимая… И, впрочем, я пьян. Если вы настоящая, назовите свое имя! — Моцарт одернул фрак и даже поправил съехавший парик.

— Меня зовут Лариса, — ответила Лариса, постепенно материализуясь.

— Лариса? Какое редкое, странное имя! — Моцарт посмотрел на ее одежду — черные брюки да свитер, — и ужаснулся. — Вы настолько чудовищно одеты, насколько же прекрасно выглядите. Откуда вы?

— Это загадка даже для меня, — сказала Лариса. — Как вы себя чувствуете, Моцарт?

— Откуда вы меня знаете?

— Вас знает весь мир!