...И в трещинах зеркальный круг - Агата Кристи

– Но ей действительно хотелось иметь детей, –заметил Дермот Крэддок. – Тут никакой игры не было. Она взяла вас отнюдьне ради рекламы.

– Может быть. Пожалуй, вы правы. Ей хотелось иметьдетей. Но ей не были нужны мы! По-настоящему – нет! Игра, представление,показуха: «Моя семья», «Так прекрасно, когда у тебя есть семья». И все это –при попустительстве Иззи. Уж он-то должен был понимать.

– Вы имеете в виду Изидора Райта?

– Да, это ее третий муж, если не четвертый, точно непомню. Кстати, замечательный человек. По-моему, он ее понимал и иногдабеспокоился о том, что будет с нами. К нам он был очень добр, но отцом не прикидывался.Да и не чувствовал себя таковым. По-настоящему его волновало только егописательство. Я потом кое-какие его книги прочитала. Все больше мрачное ижестокое, но написано сильно. Наверное, когда-нибудь его причислят к великимписателям.

– И долго это продолжалось?

Марго Бенс криво улыбнулась:

– Пока эта игра ей не надоела. Нет, не совсем так…Оказалось, что она ждет ребенка.

– И что?

Она засмеялась с неожиданной горечью:

– Тут нашему счастью и пришел конец! Мы ей стали ненужны. Как заменители мы ее устраивали, но на самом деле ей было на наснаплевать, совершенно. О-о, она дала отставку на вполне приличных условиях.Дом, приемная мать, деньги на учебу и кругленькая сумма, чтобы запустить нас наорбиту, – все это мы получили. Никто не отрицает, она соблюла всеприличия, была достаточно щедра. Но мы никогда не были ей нужны – ей был нуженее собственный ребенок.

– Едва ли ее следует за это винить, – мягкозаметил Дермот.

– Я не виню ее в том, что ей хотелось иметь своегоребенка, вовсе нет! Но как же мы? Она оторвала нас от наших родителей, отродных мест. Моя мать, можно сказать, продала меня за тарелку похлебки, но освоей выгоде она при этом не думала. Она продала меня, потому что была дурой иискренне считала, что я получу какие-то выгоды, образование и вообще буду житькак у Христа за пазухой. Она считала, что делает это для моего же блага. Зналабы она, какое это благо!

– Я вижу, рана саднит до сих пор.

– Нет, не саднит. Я это пережила и успокоилась. Агоречь от того, что вспомнилось прошлое. Нам всем тогда было горько.

– Всем?

– Разве что кроме Рода. Род вообще никогда непереживал. К тому же он был совсем малыш. А мы с Энгусом страдали, только он,пожалуй, жаждал мести куда больше, чем я. Он сказал: «Когда вырасту, убью этогоребенка, который у нее родится».

– А про ребенка вы знали?

– Конечно. И о том, что случилось дальше, известновсем. Она с ума сходила от радости, что у нее наконец-то будет свой ребенок, аон родился идиотом! Так ей и надо. Как бы то ни было, забрать назад нас она незахотела.

– Вы ее ненавидите?

– А вас это удивляет? За всю жизнь никто не причинялмне такой боли. Думаешь, что ты любима и желанна, а потом оказывается, что тебяпросто надули!

– А что случилось с вашими… Удобства ради назовем ихбратьями?

– Потом нас всех развело в разные стороны. У Рода фермагде-то на Среднем Западе. Он из тех, у кого всегда легко на душе. Про Энгусаничего не знаю. Начисто потеряла его из виду.

– А жажда отмщения у него осталась?

– Не думаю, – сказала Марго. – Обычно такоесо временем улетучивается. Когда мы виделись в последний раз, он сказал, чтособирается стать актером. Стал или нет – не знаю.

– Во всяком случае, этот разговор вамзапомнился, – сказал Дермот.

– Да, запомнился.

– А Марина Грегг удивилась, когда увидела вас в тотдень, или вас пригласили по ее просьбе – ей хотелось сделать вам приятное?

– По ее просьбе? – Девушка презрительноусмехнулась. – Да она и понятия не имела, что я здесь. Мне было любопытноее увидеть, вот я и подсуетилась, чтобы получить эту работу. У меня в мире фотои кино свои связи. Хотелось посмотреть, как она нынче выглядит. – Маргопровела рукой по крышке стола. – Она меня даже не узнала. Как вам этонравится? Я жила у нее четыре года. С пяти лет до девяти, а она меня даже неузнала.

– Дети меняются, – заметил Дермот Крэддок. –И очень часто до неузнаваемости. Я на днях встретил на улице племянницу, и, неостанови она меня, клянусь вам, я бы прошел мимо.

– Это вы чтобы я так сильно не расстраивалась? Да мневообще-то все равно. Впрочем, какого черта? Если честно, мне совсем не всеравно. И никогда не было все равно. Есть у нее какие-то чары. Марина! Чары,перед которыми невозможно устоять и которые тебя губят. Можно человеканенавидеть и при этом по-своему его любить.

– И вы не сказали ей, кто вы?

Она покачала головой:

– Нет. Не сказала. И ни за что не скажу.

– А вы не пытались отравить ее, мисс Бенс?

Ее настроение изменилось. Она поднялась и засмеялась.

– Ну и вопросики вы задаете! Впрочем, куда вам деваться?Такая работа. Нет, могу вас заверить, я ее не убивала.

– Я вас спросил не об этом, мисс Бенс.

Она взглянула на него и озадаченно нахмурилась.

– Марина Грегг, – пояснил он, – пока ещежива.

– Надолго ли?

– Как вас понимать?

– Разве вам не кажется, инспектор, что кто-то попробуетповторить попытку, и на сей раз, скорее всего, добьется успеха?

– Приняты меры предосторожности.

– Разумеется. Обожающий муж бдительно несет вахту иследит за тем, чтобы с женой ничего не случилось? – В голосе ее явнослышалась издевка. – Значит, вы спрашивали меня не об этом, – сказалаона, видимо все еще озадаченная. – О чем же?

– О том, пытались ли вы убить ее. Вы ответили, что выее не убивали. Это правда, но другой-то человек умер, другого человека убили.

– Вы намекаете на то, что я пыталась убить Марину и поошибке убила миссис… не помню, как ее звали. Если вам требуется полная ясность,могу сказать: я не пыталась отравить Марину и не отравила миссис Бэдкок.

– Может быть, вы знаете, кто это сделал?

– Уверяю вас, инспектор, не знаю абсолютно ничего.

– И даже никого не подозреваете?

– Ну, подозревать и строить догадки может любой, –она улыбнулась ему, опять-таки насмешливо. – В числе прочих убийцей можетбыть – вы со мной согласитесь? – черноволосая робот-секретарша, элегантныйХейли Престон, слуги, горничные, массажистка, парикмахерша, кто-то скиностудии, и, вполне возможно, этот человек совсем не тот, за кого себявыдает?