Остров Сахалин - Эдуард Веркин

Артем остановился.

– Что-то не так? – спросила я.

Он не ответил, потер щеку, наклонился, подобрал камень, оглядел его со всех сторон, сунул в карман.

– Любишь камни? – спросила я. – Я видела, ты складывал каирны…

– Как? – не понял Артем. – Что складывал?

– Каирны. Вертикальные дороги, путь в Вальгаллу.

– Не слышал про такое, – улыбнулся Артем. – Путь в Вальгаллу, значит. А я думал…

– Что?

– Забавно, – сказал Артем. – Я их с детства строю. Игрушек не было, а камни были. Могу до четырех метров выстроить, ну, часа три если повозиться. Чек ничего про Вальгаллу не говорил, а он разбирается. Я вас потом познакомлю, он интересный. Если к тому времени не сдохнет. Я ему оставил на месяц еды, но он это…

Артем потрогал себя за висок.

– Немного усталый от жизни, – пояснил Артем. – Может все за раз сожрать, плохо себя контролирует. Но все равно иногда в себя еще приходит.

– Чек, он тебе отец? – спросила я.

– Не, – помотал головой Артем. – Не знаю, то есть он никогда про это не говорил. Он меня нашел.

– Нашел?

Артем кивнул.

– Он много нашел детей, человек пять. Но потом все умерли, один я остался. Теперь я ищу.

Я поглядела на Артема с удивлением.

– Ну да, – сказал он. – Уже трех подобрал.

– Как?

Артем стал объяснять. Что он подобрал троих доходяг и выходил, и теперь они живут под горой, а он иногда их подкармливает, оставляет еду возле дома, а они за ней приходят. Помогают ему иногда, ищут на пляже мертвецов. Уроды. Он так их называл – уроды, но звучало это у него необидно, по-другому как-то, уроды и есть уроды.

– А здесь уродов кормить не принято, – пояснил Артем. – Здесь здоровых кормят, чтобы после отправить в Японию. Но условно здоровые нечасто рождаются, обычно с дефектом каким. И тогда его сразу не выбрасывают, а немного придерживают. Сильно не кормят, так… так, чтобы ноги с голоду не протянул, но и чтобы не жирел. Им даже имен не дают, так они и живут безымянные под порогом. А как какой ребенок более-менее нормальный рождается и на ноги встает, этого безымянного из дома выгоняют. Большинство, конечно, погибает. От морозов, от нереста – грязной рыбой объедаются, от воды, да мало ли от чего, выживают единицы. Они бродят по острову и умирают дальше, ну, или их кто-то подбирает, циркачи обычно…

– Тут есть циркачи? – удивилась я.

– Тут много чего есть, – ответил Артем. – Циркачи, художники, предсказатели погоды, продавцы лунных кратеров, китайские костоправы, фотографы, картографы, библиографы, но гораздо больше тут нет. Нет рыбы, нет птиц, нет жратвы, нет чистой воды, нет салфеток, нет аспирина, нет табуреток, нет бумаги, нет газет, нет бензина, нет лопат, нет матрасов…

Я посмотрела на него, и Артем вернулся, замолчал и улыбнулся смущенно и немного обиженно, а я услышала крик. Человеческий.

– Пришли, кажется. – Артем аккуратно сбросил с плеч поклажу и пристроил ее за камнем.

– Это что? – спросила я.

Артем положил на локоть багор.

Закричали опять. С болью. С яркой болью, и тут же крик захлебнулся, оборвался громким бульканьем. Недалеко.

Артем наклонился и стал быстро затягивать шнурки на ботинках.

– Я с тобой пойду, – твердо сказала я.

Артем хотел поспорить, но тут закричали снова, кто-то бежал по тропе, совсем близко, метрах в ста, Артем толкнул меня в кусты и сам нырнул следом. Через минуту на тропе показалась женщина, наряженная в непонятную одежду, составленную из широких кожаных штанов и длинной кожаной рубахи; она бежала. То есть не бежала, конечно, бежать она не могла из-за сильной хромоты на левую ногу, просто быстро шагала. Женщина все время оглядывалась, из-за этого она и запнулась за корень, и упала недалеко от нас. Я дернулась к ней, но Артем удержал, схватив за плечо.

Показался мужчина. Он быстро приблизился к женщине, схватил ее за волосы и ударил лицом о камни, даже с расстояния я увидела, как брызнула кровь. После этого мужчина засмеялся и достал нож; он снова схватил женщину за волосы и задрал ее голову с явным намерением перерезать горло.

Каторжный. Под серым брезентовым плащом явно проступила тюремная роба с яркими поперечными оранжевыми полосками, делавшая каторжных тюрьмы «Три брата» похожими на тигров.

Кажется, я вскрикнула. Мужчина тут же повернулся в нашу сторону и стал смотреть пристально и зло; и тут же Артем сделал резкое и одновременно короткое движение правой рукой. Я не увидела, как он полетел.

Багор с мясным хрустом воткнулся в грудь мужчине. Сила броска была такова, что каторжника отбросило в сторону. Женщина снова упала. Мы с Артемом поспешили к ней, но она не стала дожидаться, поднявшись, она, всхлипывая и растирая по лицу кровь, похромала дальше по тропе.

Каторжный был мертв. Багор пробил его грудную клетку и, судя по неестественному положению тела, сломал позвоночник. Артем наступил на каторжного ногой, выдернул багор и столкнул тело в траву по другую сторону тропы. Сделал он это умело, привычным движением, но с явной брезгливостью, вытерев потом подошву сапога о траву.

– Кажется, они сбежали, – сказал Артем.

– Кто? – не поняла я.

Я пребывала в странном оцепенении и никак не могла понять, что происходит. То есть я, кажется, понимала, но осознать до конца не могла.

– Каторжные. Это был каторжный, ты разве не заметила?

– Заметила. Но…

– Землетрясение, – пояснил Артем. – Оно могло повредить тюрьму, они могли сбежать.

– Как они оказались здесь? Мы ехали на машине, они не могли опередить…

– Напрямик, – Артем указал пальцем. – Через холмы наверняка есть тропы. Здесь глухая местность, ничего удивительного, что они побежали сюда. Хорошо, что мы заметили их раньше. Надо уходить.

– Мы не уйдем, – сказала я.

Артем поглядел на меня с непониманием.

– Мы собирались посмотреть на поселение айну. Если мы почти дошли, зачем же отступать?

Я думала, что Артем начнет со мной спорить, говорить о безопасности, но он не стал этого делать. Мы двинулись дальше, но теперь шагали крадучись. Артем держал багор так, чтобы при случае ловчее его метнуть, а я держалась за кобуры.

Со стороны поселения послышались крики, я побежала в их направлении, доставая по пути пистолеты. Артем догнал меня в несколько прыжков и столкнул в кусты; он сказал, что лучше идти вокруг, что лагерь айну вот здесь, рядом, в ста метрах.

Это был распадок между двумя сопками, широкое место, мы смотрели на него сверху, скрываясь за зеленью. Я видела шалаши, сложенные из веток, хвои и шкур, между ними суетились люди. У меня очень замерзли руки. И нос. Артем, пригибаясь, стал обходить лагерь слева, а я отправилась по правой стороне. Здесь меньше кустов и больше камней, и мне было легче оставаться незамеченной. Кричали женщины, которых избивали каторжники. Избивали, пинали ногами, колотили руками, таскали за волосы. Я узнала из всей этой банды двоих. Над трупом бородатого старика склонился убийца Дзюнтай, он занимался тем, что с помощью большого ножа нетерпеливо срезал с человека кожаную куртку; снять куртку у него не получалось, он то и дело взвизгивал и со злобой втыкал лезвие в тело. Несколько мужчин висели, привязанными к деревьям, вверх ногами, возле них с кривым, очень похожим на серп ножом прохаживался поэт и инсургент Сиро Синкай. Привязанные к деревьям айну были еще живы, они кричали, извивались, стараясь вырваться, их лица покраснели от прилившей крови. Вдруг Синкай взмахнул серпом и перерезал одному айну горло. Его удар оказался так силен, что лезвие практически отсекло голову. Я хотела выстрелить в Синкая, но он не стоял на месте – нетерпеливо ходил вдоль подвешенных, выбирая, кого бы убить еще, я же попасть в подвижную мишень с одного выстрела не надеялась. Мы договорились с Артемом, что первым нападет он, а я буду прикрывать его из кустов, но этого не случилось, Дзюнтай перехватил нож и стал отпиливать голову трупу, Синкай же примерялся к очередному повешенному айну, а айнские женщины, избиваемые каторжными, кричали все безнадежнее.