Остров Сахалин - Эдуард Веркин

– Мы идем в город, – сказала я.

Я понимала, что Артем прав, понимала, что спускаться с сопки опасно, но я рассудила по-другому: третий корпус Александровской тюрьмы уцелел, и мы могли рассчитывать на то, что полковник Хираи и солдаты охраны сумели удержать оборону, сумели устоять в этой вспышке беспощадной и животной ярости. Мы могли бы объединиться с ними и дальше действовать по обстановке. Артему это не понравилось, но спорить он не стал, и мы стали спускаться.

Город еще дышал жаром, и нам приходилось держаться подальше от линии огня, который, подъев съедобное, теперь пытался добрать и несъедобное, поглотить камни и землю. Сцены свершившегося насилия встречались нам на всем протяжении пути; городские строения выгорели практически полностью, на месте поселения возникло широкое дымящееся пятно, по краям которого во множестве лежали тела погибших, причем характерной особенностью являлось то, что все без исключения они погибли не от огня, а были заколоты или растерзаны другим способом. Некоторые из погибших были раздеты и разуты.

Спустившись к реке, мы обнаружили, что американец в позорной клетке оказался жив и невредим, он нечеловечески заверещал, когда мы проходили мимо. Он вообще вел себя странно, ни на секунду не замирал, быстро и умело перемещаясь по решеткам, причем не только по полу, но и по стенам и потолку, цепляясь ногами, точно превратился в обезьяну.

Мост, переброшенный через Александровку, прогнуло земным ударом, казалось, что берега реки сошлись на несколько метров и эти же несколько метров вспучились вверх, так что мост приобрел форму лука; при этом вспучивании железные конструкции ферм потрескались, и теперь мост сделался почти не пригоден для перехода. На самом мосту мы нашли еще несколько трупов, погибшие были задавлены и растоптаны, я осторожно посмотрела через изуродованные перила и обнаружила, что внизу, на камнях, и в самом русле реки лежит еще множество тел – видимо, толпа, после землетрясения кинувшаяся в сторону тюрьмы, не имела никаких планов, кроме жажды расправы над символом их несчастья; эта толпа не вместилась на разрушенный мост и многих же из собственного числа задавила и вытолкнула за перила.

Но на другом берегу реки перед нами предстало еще более ужасное, жестокое, зверское зрелище. Впрочем, душа моя ответила на этот кошмар уже спокойнее, видимо, я начинала привыкать.

Площадь перед тюрьмой была завалена трупами. В основном солдаты и чиновники, разбросанные кое- как, по ним было видно, что смерть не застала их врасплох и они сумели оказать ей некоторое сопротивление – почти все тела оказались изувечены и имели на себе явные признаки борьбы. Рядом с ними лежали многочисленные китайцы, убитые преимущественно из огнестрельного оружия; самого оружия, кстати, я не заметила, его забрали бунтовщики. Заметила я и нескольких каторжных – одному из них размозжили голову его же ведром, другой, похоже, умер от удара – лицо его имело багровый цвет, а глаза выпучились.

Среди лежащих на площади не осталось раненых. Только мертвые.

На воротах тюрьмы, которые как всегда оставались открыты, вниз головой висел полковник Хираи в парадном белом мундире. Его живот был вспорот, и кишки вывалились наружу. Рядом с ним, тоже вниз головой, висела его жена.

Территория «Трех братьев» оставила на себе следы дикого бунта и разграбления. Всюду лежали солдаты охранной роты, ветер носил по плацу обрывки бумаги, чугунные ведра встречались во множестве – первым делом заключенные освобождались от них. Было ясно, что найти что-то полезное на территории невозможно, и непонятно, зачем мы тут, а с другой стороны разницы ведь нет.

Возле самых ворот рядом с растерзанным телом охранного солдата лежал труп человека, умершего жуткой и изобретательной смертью. Надзиратель второго блока, увлекавший заключенных резьбой по камню, – он лежал на спине, с открытым ртом и открытыми же глазами, в которые кто-то мстительно вбил по горсти земли, в широко же открытом окровавленном рту чиновника темнели каменные миниатюры животных и рыб.

Артем предположил, что надзирателя заставили глотать фигурки до тех пор, пока они не прорвали ему внутренности, он указал на живот чиновника, неестественно выпученный.

– Хотя, может, и нет, – сказал он. – Скорее всего, их вбивали ему в глотку. Правда, не знаю как. Но, думаю, они нашли способ.

Возле подстанции на скамейке как ни в чем не бывало сидел легендарный людоед Накамура; он с печалью кутался в пластиковые одеяла и не знал, что делать; на мой вопрос, почему он не сбежал вместе с остальными, Накамура ответил, что он полностью исправился и раскаялся в содеянном, годы, проведенные в тюрьме, его перевоспитали и поселили в душе покой, и он не собирается пускаться в бега как собака, он человек здравомыслящий.

Артем поднял багор, но потом опустил. Накамура улыбнулся.

Ну да.

Стоял солнечный и прозрачный день. Если верить книгам и записям, такие на Сахалине в былые времена приключались не часто, погода не радовала жителей. Однако в наши дни, во всяком случае, во время моего путешествия по Карафуто, погода держалась преимущественно хорошая. Пожалуй, чересчур хорошая, от этого меня каждую секунду преследовало странное чувство разлада между небом и миром, тем, что в этом мире происходило, чувство нереальности, точно я отправилась в путешествие на Марс. Как в той книге, где человек летит на Марс в глубоком стазисе, а когда выходит из него, выясняется, что корабль промазал и вернуться нельзя, и теперь только вперед, вперед. Жизнь продолжается, смысла никакого в этом нет, но она продолжается, звезды вокруг прекрасны, недостижимы. На Марсе голубое небо – так сообщали первые колонисты.

Дорога, ведущая на север, была пустынна; сопки покачивались перед нами в легком изумрудном тумане; в приоткрытые окна залетал прохладный, пахнущий свежим снегом воздух; по обочинам разливались цветы, берега ручьев, через которые пролетал наш автомобиль, покрывала свежая трава; небо дремало на сопках, и если бы не трупы, через каждые полкилометра попадавшиеся на пути, можно было представить себя в прошлом. В мире до поворота, где еще не случилась война, в котором тишина еще не отдавала мертвечиной.

Наше возвращение в Тымовский округ выдалось безрадостным и отчасти опасным, то и дело мелькали в придорожных кустах оборванные фигуры, и уже не получалось понять – это беглые каторжные или прижилые китайцы, или корейцы из подлых, впрочем, никаких действий в нашу сторону они не предпринимали. На всякий случай я держала рядом с собой карабин, подобранный на месте случившейся в поселении айну бойни, и пятьдесят патронов в карманах.

Артем говорил, что нам очень повезло – мы избежали участи полковника Хираи, его жены и товарищей; видимо, это случилось из-за того, что толпа бунтовщиков стремилась попасть в Тымовское и не собиралась терять времени на отвлекающие от этой задачи зверства. Артем хмурился, он не отрывался от руля, вел машину быстро, опасно, но на постоянной скорости, сосредоточенно.