Папочка ушел на охоту - Мэри Хиггинс Кларк

Он подождал минут пятнадцать или двадцать.

Женщина за столиком портье спросила, вернется ли он. И он ответил, что обязательно.

Когда Клайд слишком сильно раскашлялся на улице, кто-то бросил ему десять долларов, а кто-то другой добавил еще два, и он купил две бутылки вина. Поэтому у него получилась хорошая ночь. Проблема состояла в том, что он не мог продолжать кашлять, чтобы люди его жалели. Он должен был выглядеть голодным и замерзшим, а не похожим на детеныша тюленя.

Клайд опустил голову на газеты. Прошлой ночью у него все получилось. Он спал в одиночестве, рядом никого не было, а привычный шум Нью-Йорка наполнял его уши. Машины, проносящиеся по автостраде Вест-Сайда, изредка пролетающий над головой самолет, первые паромы, пересекающие Гудзон. Он устроился здесь, обложившись газетами, а теплая одежда, которой он не желал, заставила его почувствовать себя ребенком в руках матери, когда он засыпал.

Но теперь ему стало страшно. Фотография. Девушка. Он знал, что причинил ей боль. Он сильно ее ударил. Но Хотчкис не хотел знать, что произошло потом.

«Я стал ее преследовать. Меня охватила ярость. Я боялся, что она расскажет про меня, я не смогу вернуться обратно в свой фургон. А потом…»

Он снова начал кашлять. Клайд сел, все его тело сотрясалось от глубокого хриплого кашля. Дышать становилось все труднее. Он не мог дышать и не мог перестать кашлять.

— Вы в порядке? Вам нужна помощь?

Клайд попытался сказать: «Уходите. Оставьте меня в покое». Он взмахнул кулаком, но никого не смог ударить. Он упал на газеты и больше не поднялся, дыхание все еще давалось ему с огромным трудом.

Через три минуты он даже не услышал вой сирены, когда патрульная машина свернула с Вест-Сайд-Драйв — ее вызвала по 911 молодая женщина-бегунья.

Она показала на лежащую на земле фигуру:

— Будьте осторожны, офицер. Мне кажется, он умирает, но когда я предложила ему помощь, несчастный попытался меня ударить.

— Все в порядке, мэм. Пожалуйста, отойдите в сторону. Я вызову «Скорую помощь».

Молодой полицейский офицер приблизился, чтобы взглянуть на Клайда, увидел, как тяжело вздымается его грудь в попытках сделать вдох, и подумал, что бродяге очень повезет, если он продержится до прибытия «Скорой».

Сол Дамиано, начальник команды расчистки, утром в среду решил, что ликвидация провала в асфальте подождет до тех пор, пока весь мусор не будет вывезен из комплекса.

И вновь обломки стен, куски станков, на которых вытачивались копии антикварной мебели, побитые канистры с лаком — его использовали для предохранения экспонатов музея от порчи — при помощи подъемника отправлялись в баки грузовиков для вывоза мусора.

Когда Хосе Фернандес вчера вечером пришел домой, он включил компьютер и поискал упоминания о Комплексе Коннелли в Интернете. Устроившись на кухне четырехкомнатной квартиры в многоквартирном доме, расположенном неподалеку от Бруклинского моста, он рассказывал матери о своем расследовании.

— Мама, взгляни на фотографии музея, каким он был до взрыва. Мебель стоила целое состояние. Они называют эту комнату Залом Фонтенбло. Настоящее Фонтенбло, где спала Мария-Антуанетта перед французской революцией.

Мать Хосе, Кармен, отвернулась от плиты и заглянула через плечо сына:

— Слишком шикарно. Очень трудно поддерживать такую мебель в чистоте. Кто такая Мария-Антер…

— Антуанетта. Она была французской королевой.

— Хорошо для нее. Студенческий кредит в сто тысяч долларов — и ты собираешь мусор, который еще недавно был дорогой мебелью.

Хосе вздохнул, услышав знакомый рефрен. Он знал, что было бы разумнее получить степень в экономике, но в его ДНК имелось нечто заставлявшее думать о древней истории.

«И все равно я рад, что изучал историю, — подумал он. — Жаль только, что взял столько кредитов. Но когда-нибудь я начну преподавать». Он уже посещал по выходным Городской колледж[20], чтобы получить степень магистра, дающую право преподавать испанский. Он знал, что сумеет его закончить. А студенческие займы — что ж, это факт жизни. И он их выплатит, люди ведь рассчитываются за покупку дома или автомобиля.

Проблема заключалась в том, что у него не было ни дома, ни машины.

По какой-то причине всю среду, пока Хосе копал и таскал обломки на развалинах Комплекса Коннелли, его притягивал провал. В древние времена новые города строили на руинах старых поселений, уничтоженных пожарами, сражениями или наводнениями.

Летом после первого и последнего курса в колледже он автостопом проехал через Средний Восток и Грецию. Когда Хосе было двенадцать, он прочел книгу про Дамаск и теперь вспомнил, какое волнение испытал, когда наконец туда добрался. В тот момент он прошептал первые слова той книги: «Дамаск, Дамаск, старейший город в мире, город на городе…»

А потом, на следующий год, когда Фернандес оказался в Афинах, он узнал, что даже после всех археологических раскопок, которые здесь велись, во время подготовки к Олимпиаде в городе стали расширять улицы и обнаружили еще один слой поселений, оставшихся с древнейших времен.

«Должно быть, я что-то теряю, — думал Хосе, очищая, поднимая и таская обломки в своей части комплекса. — Я сравниваю провал на парковке в Лонг-Айленд-сити с такими местами, как Дамаск и Афины».

Однако в пять часов, когда уставшие люди с радостью закончили рабочий день, Фернандес больше не мог сопротивляться невероятному притяжению провала и направился к нему. Уже почти стемнело, но он захватил фонарь из грузовика и зашагал к концу парковки.

Сзади раздался голос Сола:

— Ты собираешься идти домой пешком, Хосе?

Фернандес улыбнулся. Сол был отличным парнем.

— Просто хочу быстренько туда заглянуть. — И он указал в сторону провала.

— Ну, тогда поспеши, если хочешь уехать вместе со мной.

— Ладно.

Перейдя на легкий бег, парень преодолел оставшееся расстояние за несколько секунд. Как и Джек Уорт несколькими часами раньше, он перешагнул через желтую ленту, стараясь не переносить вес тела вперед, включил фонарь и направил его луч вниз.

В первую очередь он увидел вовсе не медальон на потускневшей цепочке. Даже сквозь грязь он сумел прочитать гравировку на нем.

Трейси.

Длинные пряди волос, все еще прикрепленные к черепу, заставили его остолбенеть. Хосе не мог пошевелиться или кого-нибудь позвать. Неожиданные воспоминания с урока биологии в старших классах внезапно всколыхнулись в его сознании.

«Даже после смерти волосы и ногти продолжают расти», — говорил учитель.