Танец мотылька - Элен Кэнди

Ночью шел проливной дождь. Небо то и дело прорезали молнии, а полусонную тишину – оглушительные раскаты грома. До утра по оконному стеклу барабанили слезы неба. Как маленький ребенок, бьющийся в истерике, стихия то успокаивалась, то начинала рыдать с новой силой.

Небесные страдания то и дело прерывали мой сон, и я, в тон дождю, вздыхала и всхлипывала от досады. Но зато утро оказалось на редкость ясным! Когда я окончательно проснулась, солнце заливало теплым светом еще влажные кроны деревьев и только что распустившиеся цветы. Воздух был кристально чистым, а на небе не было ни облачка. Пыль, которая всю неделю поднималась при легком дуновении ветра, прибилась дождем, и в распахнувшуюся форточку залетал уютный запах влажной земли, нагретой солнцем.

Я радостно вскочила с кровати, подбежала к окну, с упоением вдохнула аромат пробуждающегося утра и сразу почувствовала бодрость. Здорово! Непременно нужно взяться за работу, иначе буду жалеть, что упустила такой шанс!

Быстро умывшись, я вскипятила чайник, причесала свои короткие темные волосы и с кружкой свежезаваренного чая побежала вниз по лестнице. К пансионату, где я снимаю комнату, прилегает огромный сад с вековыми деревьями и клумбами, полными ярких цветов. Поставив кружку на еще мокрую скамейку, я подошла к небольшому сараю. Там, под прозрачной пленкой, стоял мой мольберт и маленький деревянный ящик со сломанной ручкой. Я установила мольберт на поляне и огляделась в поисках объекта, который следовало бы увековечить… Что-нибудь яркое, жизнерадостное…

Внимание привлекла клумба с пионами: пышные цветы и едва проклюнувшиеся бутоны трогательно, как маленькие дети, тянулись к солнечным лучам, мелькающим в просветах плотных крон деревьев. На бордовых лепестках сверкали хрустальные капли дождя. Да! Это зрелище достойно того, чтобы сохраниться в веках!

Открыв ящик, я достала тюбики с красками и разных размеров кисточки. Легкими движениями руки сделала несколько мазков на сером полотне. Крупные, смелые мазки придают рисунку яркость, движение и жизнь… Спустя некоторое время я забыла о реальности и погрузилась в процесс рождения новой картины. Мое дитя, думала я и с любовью ставила новые точки и продолжала линии.

– Мисс Уокер! Почему вы без накидки? – подражая голосу мамушки из романа «Унесенные ветром», закричал Мэт, высовываясь из окна моей комнаты.

– Мэт! Мне не холодно! Посмотри, какое утро! – ответила я, прикрывая глаза ладонью от яркого солнца.

Он помотал головой и исчез, чтобы вскоре появиться в саду.

– Доброе утро, Лиззи! – поздоровался Мэт, ступая на сочную траву.

– Привет! – Я взяла кружку с уже остывшим чаем и большими глотками выпила его до дна.

– Знаешь, мне надоело бегать по аптекам еще в прошлом месяце! Надень! – Он набросил мне на плечи кашемировый шарф. – Джон сказал мне, что ты опять в саду. – Мэт взглянул через мое плечо на незаконченную картину.

– Джон всегда следит за мной!

– Ты снимаешь у него комнату, он должен знать, чем ты занимаешься! – Мэт поцеловал меня в щеку.

Я убрала непослушную прядь с лица, посмотрела на картину и взяла тюбик белой краски…

Три года назад я сидела у окна экспресса до Нью-Йорка и нервно теребила прозрачные рукава красной рубашки. По расписанию поезд должен был тронуться через десять минут, но, вопреки законам физики, проходящие минуты превращались в часы. Я ужасно волновалась, ведь я собиралась заявить о себе миру. И очень боялась, что меня не поймут и посмеются мне вслед. Минут через пять или, по моим ощущениям, пятьдесят, двери плавно открылись, и в купе вошел… мой ангел-хранитель, не иначе. Простой смертный не мог обладать такой красотой. Смуглый брюнет с большими голубыми глазами посмотрел на свой билет (надо же – ангел с билетом!), потом на цифру над кожаным креслом. И, убрав помятую бумажку в карман, сел напротив меня.

Я мельком взглянула на него и подумала – нет, все-таки не ангел, у ангелов не бывает взъерошенных волос и щетины на щеках. А потом опять перевела взгляд на перрон. Меня тогда тронула одна сценка, помню ее до сих пор: на платформе стояли маленький мальчик с матерью, они провожали отца. Я видела, что малышу хочется закричать: «Не уезжай!», но он молчал, и только большие слезинки скатывались из его светлых глаз. Ему не нужно было говорить никаких слов, его молчание и взгляд казались выразительнее любого восклицания.

– Простите, у вас ручки не будет? – Я безрезультатно просмотрела весь свой багаж.

– Пожалуйста. – Мужчина протянул мне авторучку и начал заинтересованно наблюдать за моими действиями.

Я достала блокнот и быстрыми штрихами принялась зарисовывать сценку: маленького мальчика, беззвучно умоляющего отца остаться.

Мужчина напротив долго молчаливо следил за моей рукой, но потом не выдержал:

– Что вы делаете?

– Секундочку… – Я чувствовала, что поезд тронулся, перрон начал уплывать, и торопливо заканчивала последние штрихи эскиза, пытаясь в то же время запомнить выразительные глаза ребенка. Поезд начал набирать скорость, здание вокзала исчезло, исчез и мальчик… – Я рисовала, – вздохнув с сожалением, сказала я и протянула ручку соседу по купе.

– Интересно… Можно посмотреть? – Он участливо наклонился и кивнул на блокнот.

– Но это только наброски! – Я засмущалась и откинула назад длинные в то время волосы.

Он улыбнулся. Эту улыбку я люблю до сих пор. Задорные ямочки на щеках, белоснежные зубы, глаза с неугасающим огоньком…

– Вы, наверное, не доверяете незнакомцам? Тогда давайте познакомимся – Мэттью Грей. Можно просто Мэт. – Он опять озарил меня задорной улыбкой.

Этот мужчина располагал к себе. Его имя, взгляд, спокойный, мягкий голос сразу стали мне близки. Почему? Каждый день задаю себе этот вопрос. Все-таки женская интуиция лучше всякой гадалки.

– Элизабет Уокер. Лиззи, – поправила я себя.

– Приятно. Может, теперь покажете свой рисунок?

Я несмело протянула блокнот, открытый на нужной странице. Мэт долго смотрел на набросок, а потом сказал, что у меня, бесспорно, есть талант.

– Вы считаете?

– Я часто бываю на выставках. Работаю журналистом, – добавил он. – Конечно, о вкусах не спорят, но мне ваши наброски нравятся больше, чем картины некоторых высокооплачиваемых живописцев.

Мне было очень приятно это слышать, дрожь в коленках мгновенно исчезла, и я выпустила из рук вытянутые рукава блузки.

– Зачем вы едете в Нью-Йорк? – спросил тогда Мэт.

– В моем городе это ремесло не оплачивается, – вздохнула я и всмотрелась в собеседника.

Мэт был одет в кожаную потертую куртку и в голубые джинсы, которые надевает до сих пор, он их обожает, говорит, что купил их в Гвинее. «Дороги, как память!» – часто приговаривает он.