Сущность зла - Лука Д'Андреа

За моей спиной раздался женский голос, но слов я не расслышал.

— Да? — обернулся я.

— Я вам помешала?

Жесткие светлые волосы обрамляли лицо. Макияж вокруг глаз расплылся.

— Нет, я просто задумался.

— Бывает, — кивнула она.

Незнакомка по-прежнему пристально смотрела на меня. Я отметил, что ее крупные зубы — желтоватые от никотина. Дыхание отдавало спиртным, в десять утра.

— Чем могу помочь? — спросил я, стараясь соблюдать вежливость.

— Ты правда не знаешь, кто я?

— Боюсь, что нет, — совсем растерялся я.

Она протянула руку. Мы обменялись рукопожатием. На ней были кожаные перчатки.

— Лично мы незнакомы. Но ты знаешь, кто я.

— Неужели?

От ее пристального взгляда меня пробирала дрожь.

— Конечно знаешь. Я важная персона. Без меня, Сэлинджер, тебе не обойтись.

Темные перчатки спрятались в карманах пальто, пережившего слишком много зим.

— Можно, я буду звать тебя Джереми? — спросила незнакомка.

— Ты будешь единственная, кроме Вернера и моей матери.

— Красивое имя. Библейское. Ты об этом знал?

— Ну…

Женщина принялась декламировать:

— Что вопиешь ты о ранах твоих? Язва твоя неисцелима. Я сделал тебе это за множество беззаконий твоих, потому что грехи твои умножились[45].

— Я не большой поклонник религии, синьора…

— Синьорина. Зови меня Бригитта. Бригитта Пфлантц.

— Ладно, Бригитта. — Я схватил первую попавшуюся бутылку и поставил ее в тележку. — Теперь, если не возражаешь…

Бригитта преградила мне путь.

— Ты не должен так говорить со мной.

— Иначе гнев Господень обрушится на меня на тысячи и тысячи лет?

— Иначе ты никогда не узнаешь, что произошло на Блеттербахе.

Я застыл.

Женщина кивнула:

— Точно.

У меня в голове что-то щелкнуло.

— Ты невеста Гюнтера Каголя. Та самая Бригитта.

— Люди толкуют, будто ты собираешься снять об этом фильм.

— Никаких фильмов, — отрезал я.

— Жаль. Я много знаю. Очень много.

На мгновение я заколебался. Но устоял перед искушением.

— Приятно было познакомиться, Бригитта.

И я покатил тележку к выходу.

4

Этим вечером после ужина я ответил на пару электронных писем Майка. Потом открыл папку «Работа». Потянул файл под литерой «Б» к корзине. Несколько секунд смотрел на иконку.

Потом вернул файл на место.

Это ничего не значит, сказал я себе. Но удалять файл не хотелось.

Я еще не был к этому готов.

5

Кататься на санках. Играть в снежки. Пробовать новые блюда. Заниматься любовью с Аннелизе. Принимать снотворное. Спать без сновидений. Потом все сначала, в том же порядке.

Я решил 20 января обойтись без снотворного. Никаких кошмаров.

И 21 января — то же самое. И 22-го, и 23-го, и 24-го.

Я был на седьмом небе. Я чувствовал себя сильным. Отказавшись от игр с Бригиттой Пфлантц, я четко осознал, что на самом деле веду сражение. Каждое утро, просыпаясь, я говорил себе: «Ты это можешь, ты сделал это один раз и сможешь сделать снова и снова».

В один из самых морозных дней года, 30 января, в мою дверь постучали.

1

Аннелизе пошла открывать. Я прибирался на кухне. Майк уверял, будто это «не мужское дело», но мытье посуды было одним из немногих занятий, которые меня успокаивали.

— Там к тебе пришли.

Я сразу понял: что-то не так. По ледяному тону Аннелизе.

Я повернулся, руки у меня были по локоть в пене от моющего средства.

— Кто?..

С шапкой в руках, красных от мороза, посреди кухни стоял последний в мире человек, которого я ожидал здесь увидеть.

— Привет, Макс, — бросил я, споласкивая руки. — Хочешь кофе?

— По правде говоря, — ответил тот, — это я хотел бы угостить тебя кофе. И показать кое-что касательно того дела, о котором мы… говорили. Это не займет много времени.

Аннелизе вся вспыхнула и вышла из кухни, не говоря ни слова.

Смутившись, Макс взглянул на меня.

— Надеюсь, я не…

— Подожди здесь, — буркнул я.

Аннелизе уселась в мое любимое кресло. Смотрела на заснеженную лужайку и на Клару, лепившую очередного снеговика.

— Чего еще ему от тебя нужно? — проговорила она сквозь зубы.

— Хочет извиниться.

Аннелизе перевела взгляд на меня.

— Ты меня держишь за дурочку?

Она была права. О каком еще «деле» хотел говорить со мной Макс, если не о бойне на Блеттербахе?

— Только скажи, и я вышвырну его вон не задумываясь. Но и я должен принести ему извинения. — Я поцеловал жену в лоб. — Я обещания не нарушу. Не хочу вас потерять.

Был ли я в самом деле убежден, что у меня получится сохранять дистанцию?

Что мы с Максом пожмем друг другу руки, как добропорядочные граждане, а когда Командир Крюн заговорит о Блеттербахе, я прерву беседу, поблагодарю его и вернусь домой с чистой совестью?

Наверное, да.

Я говорил искренне, и это убедило жену. Но разве я не слышал внутренний голос, докучливый голос, который, пока Аннелизе ласково прикасалась ко мне, умолял вышвырнуть Макса из дома и домыть посуду?

— Делай, что считаешь должным, Сэлинджер. Но возвращайся ко мне. Возвращайся к нам.

2

— Поедем на моей. — Командир Крюн показал на внедорожник Лесного корпуса.

— Макс, — сказал я, — если ты хочешь извиниться, я твои извинения принимаю. И знай: мне очень жаль, что я сунул нос в твои дела. Это было ошибкой. Но я не намереваюсь обсуждать с тобой что-либо касательно бойни. Я обещал жене, что забуду об этой истории, о’кей? Дело прошлое.

Неужели?

Тогда почему у меня так забилось сердце? Почему мне так не терпелось сесть во внедорожник и выслушать то, что Макс имел мне сказать?

Десять букв: «наваждение».

Макс пнул сугроб, покачал головой:

— Я набросился на тебя с кулаками, потому что понял: ты увяз в этой истории с Блеттербахом по уши. И раз уж дошло до обещания Аннелизе, значит дело обстоит еще хуже, чем я боялся. Не ври мне, Сэлинджер. У тебя все на лице написано.