Сущность зла - Лука Д'Андреа

Каждое его слово попадало прямо в точку.

В глубине души я по-прежнему горел желанием разузнать побольше о резне на Блеттербахе. Рано или поздно я бы снова начал копать, расследовать, задавать вопросы.

И что бы сделалось тогда с моей семьей?

Уступил ли я в эту минуту?

Нет.

Я продолжал лгать самому себе.

— Ты ошибаешься.

— Не пори чушь, Сэлинджер. Ты этого ждешь, на это надеешься. Что я тебе предоставлю новые сведения, слухи, подсказки. — Макс подошел ко мне, ткнул в меня пальцем. — И я собираюсь это сделать. Я покажу тебе столько тупиков, что у тебя раз и навсегда пройдет охота кончить, как Гюнтер. — Он вздохнул. — Или как я.

— Я обещал, Макс.

Слабое сопротивление. Докучливый голос стал приглушенным. Далеким. Почти плачущим.

— Поехали со мной: будь уверен, ты не нарушишь его, это твое обещание.

Я повернулся к широким окнам гостиной. Поднял руку, помахал Аннелизе, чей силуэт вырисовывался против света. Она тоже помахала мне. Потом исчезла.

— Зачем ты это делаешь? — спросил я еле слышно.

— Хочу избавить тебя от тридцати лет терзаний, Сэлинджер.

3

Движения почти не было, пара джипов да черный «мерседес», ехавший нам навстречу. Мы миновали Вельшбоден, и на перекрестке Макс на своем внедорожнике свернул на грунтовку, петлявшую между деревьями.

Мы подъехали к дому Крюнов около двух часов дня.

— Добро пожаловать на землю моих предков.

— Это здесь ты рос?

— Верена рассказала тебе?

— Она мне кое-что поведала про твое детство. Про фрау Крюн.

— Я называл ее Оми, бабушка. Она была непреклонная, но также справедливая, а главное, очень сильная. Мы жили бедно, и, чтобы я не чувствовал унижения, Оми перед всеми держала себя гордо. Вдова растит сироту. В деревне ее гордость принимали за высокомерие. Трудно было распознать, что под этакой манерой кроется что-то другое. Гибель деда разбила ей сердце, но то, что от него оставалось, было исполнено любви. У нее было огромное сердце, у моей Оми. — Макс одарил меня улыбкой. — Входи.

Дом Крюнов был типичной для этих гор постройкой, под черепичной крышей, которая нуждалась в починке. Под свесом крыши виднелись остатки гнезд, какие весной вили ласточки. Искривленная яблоня с перекрученным стволом склонялась над передней дверью, которая заскрипела, когда Макс стал ее открывать.

Внутри царил полумрак.

— Здесь нет электричества, — пояснил Макс, зажигая керосиновую лампу. — Есть генератор, но я его приберегаю на крайний случай. Если хочешь, сварю кофе.

При свете дом казался не таким зловещим. На каминной полке стояла фотография, вся в пятнах сырости.

— Маленький Макс и фрау Крюн, — сказал Макс, пока заваривал мокко. — Располагайся.

Кроме стола и пары стульев, в комнате, Stube — так называли в Альто-Адидже громадные, многофункциональные помещения (кухня, спальня, гостиная, все вокруг изразцовой печи, которая и давала имя комнате: самая настоящая Stube), — находилось два металлических картотечных шкафа.

Командир Крюн перехватил мой взгляд.

— Тридцать лет расследования. Перекрестные свидетельские показания. Собранные доказательства. Ложные следы. Возможные подозреваемые. Тридцать лет трудов, обратившихся в ничто. Тридцать выброшенных лет.

— Большущий пирог с начинкой из воздуха.

Макс поднял бровь.

— Ты говорил с Луисом?

— Его манеру ни с чем не спутаешь.

— Но вот что даже Луис не осмеливается сказать: жертвы Блеттербаха — не только Курт, Эви и Маркус. Это и Гюнтер, и Ханнес. Верена. Бригитта. Манфред. Вернер. И я.

Я глядел на огонь в камине. Следил, как искры, которые Клара называла «чертенятами», взвиваются вверх и гаснут на стенах, почерневших за долгие годы от дыма и пламени.

Макс вздохнул:

— Я закрывал глаза и слышал голос Курта. Или как Эви ходит по комнате, или как смеется Маркус. А когда открывал глаза, видел их. Они укоряли меня. Говорили: ты остался в живых.

Меня пробрала дрожь.

Ты остался в живых.

Я закурил сигарету.

— Я остался один. С кем я мог поговорить? Верена бы не поняла. Вернер уехал, Ханнес… сотворил этот ужас со своей женой. Оставался Гюнтер. Он хотел знать. И он пил. Я тоже хотел знать. Хотел найти сукина сына, который приговорил меня к одиночеству, и стереть его с лица земли. Именно так. Я решил, что повешу его на первом попавшемся дереве. Время шло. Гюнтер попал в аварию. Я женился. Командир Губнер умер. Верена не хотела, чтобы я занял его место, а я вот хотел стать Командиром Крюном. Я себя видел салтнером в Зибенхохе: знаешь, кто это?

Я никогда раньше не слышал этого слова.

— В былые времена в каждой деревне был свой салтнер, — объяснил Макс. — Его выбирали из самых сильных молодых мужчин, чтобы он охранял виноградники и скот. Это был почетный пост. Все должны были ему доверять: если хоть кто-то голосовал против, парня отвергали. Слишком многое было на кону. Если бы салтнер захотел, он мог бы стакнуться с бандитами и наложить лапу на весь урожай, обрекая общину на верную смерть. Я себя ощущал салтнером.

Я бросил сигарету в огонь, не докурив и до половины.

У меня кружилась голова.

— Салтнер защищает свой народ, — отметил я, — и ты хотел сделать то же для обитателей Зибенхоха.

— Это я и делал все годы, но теперь… — Голос его прервался. — Те, кто погиб там, внизу, были моими лучшими друзьями, Сэлинджер, людьми, которых я любил. Но если бы я мог повернуть время вспять, я бы забрал Верену и уехал отсюда, не обернувшись ни разу. К черту салтнера. К черту Эви, Маркуса и Курта. Звучит жестоко? Но это не так. Уверен, выслушав все, ты сам поймешь, что дело того не стоило.

— Ты можешь уехать в любой момент. Что тебя держит в Зибенхохе?

Макс ответил не сразу.

— Бойня на Блеттербахе стала смыслом моей жизни. — Его массивное лицо исказила горькая гримаса. — Наваждение, от которого я пытаюсь спасти тебя. Если бы тридцать лет назад кто-нибудь показал мне содержимое этих архивов, если бы кто-нибудь предостерег меня… возможно, все бы пошло по-другому. Для меня и для Верены.

Я припомнил слова его жены. Тоску и боль, звучавшие в них.

Подумал об Аннелизе. О Кларе. Представил, как она растет рядом с отцом, все более отчужденным, погруженным в недуг.

Возвращайся к нам.

— Рассказывай.

Макс поднялся. Картотечный шкаф распахнулся с грохотом.

— Начнем с официального следствия, — сказал он.

— Его проводили карабинеры из Больцано.