Сущность зла - Лука Д'Андреа

— Капитан Альфьери и судебный следователь по назначению. Каттанео. Судебного следователя я так и не увидел. Просто голос по телефону. Капитан Альфьери был мужик хороший, но его, очевидно, ждали другие дела. С точки зрения следствия бойня на Блеттербахе представляла собой огромный чирей в заднице. Начиная со сцены преступления.

Он показал мне пухлую оранжевую папку величиной со словарь. Пальцами выбил по ней дробь.

— Это окончательный отчет криминалистов. Там больше четырехсот страниц. Пришлось попросить врача из Альдино прояснить некоторые места. Напрасный труд. Никаких органических следов, никаких отпечатков пальцев, вообще ничего. Ливень и грязевые потоки смыли все, — заключил он, ставя папку на место. — К тому же криминалисты прекратили делать анализы, когда и судебный следователь, и Альфьери поняли, что не получится никого арестовать по обвинению в этом убийстве.

— Но ты, — вмешался я, — ты хотел найти этого ублюдка.

— Я был настойчив. Крайне настойчив. Но это было все равно что биться головой о стену. Никто больше и слышать не хотел о Блеттербахе. Я дошел до того, что прибил капитана Альфьери.

— Луис рассказывал, что были подозреваемые…

— Мы к этому подходим. Но сначала я хочу показать тебе кое-что.

Он вытащил папку. Перевернул ее не открывая и подтолкнул ко мне.

— Сцена преступления. Открывай. Смотри.

Первая фотография — удар в лицо. Следующие не лучше. Большинство — черно-белые, цветных немного. Все, переворачивающие душу.

— Боже…

Макс осторожно отобрал их у меня. Потом, как заправский фокусник, стал показывать одну за другой.

— Вот палатка. Курт выбрал это место…

Мне пришли на память объяснения Вернера: «Чтобы палатку не сорвало ветром».

— Хочешь чего-нибудь выпить? Ты совсем побледнел.

Я жестом успокоил его.

— Чей это рюкзак?

— Маркуса. Как видишь, он порван. Мы решили, что Маркус, защищаясь, швырнул его в нападавшего. Он единственный пытался бежать. Смотри сюда.

Очередная фотография.

Очередной ужас.

— Это сапоги Маркуса. На трупе не было обуви. Одет был в свитер, и все. Также и Курт. На Курте вообще только майка. Видишь, вот тут? Меховой спальный мешок. Наверное, когда на них напали, они как раз легли спать. — Макс прервался на миг. — Этот мешок опознал я. Мой подарок. Здесь не видно, но с той стороны вышиты инициалы.

Он постучал по снимку.

Потом еще фотография. И еще. Еще.

— Курт. Курт. Курт.

Каждый раз, произнося имя друга, он метал на стол очередной снимок.

— Патологоанатом заявил, что убийца нанес ему раны, но не прикончил сразу. Возможно, Курт первым отреагировал, и убийца не хотел, чтобы остальные сбежали. Есть и другой вариант: он хотел наказать Курта за его храбрость. Сделать его беспомощным: пусть смотрит, что будет дальше. Изранил его, потом убил Эви, преследовал Маркуса, вернулся…

— Преследовал?

— Маркусу удалось бежать. Но недалеко.

Я уставился на фотографии, разложенные на столе.

Показал раны на теле Курта:

— Его пытали?

— Судмедэксперт уверял, что, когда убийца вернулся, Курт уже был мертв. Эти удары нанесены после смерти. Убийца вымещал злобу, уродуя труп.

— Похоже, будто именно Курт был намеченной жертвой? — предположил я.

Макс кивнул, слегка улыбнувшись.

— Я тоже так подумал, Сэлинджер. Потом решил, что намеченной жертвой была Эви. Потом — что Маркус. Адская карусель.

Он умолк, пристально глядя на меня.

— Фотографии Эви — они такие…

Я кивнул:

— Давай выкладывай.

— Эви.

Кажется, я завопил. Выбежал во двор, зарылся лицом в снег. Выблевал все, что съел за обедом. Потом опять вопил, это я четко помню.

Макс поднял меня, снова завел в дом Крюнов. Усадил у огня. Хлестнул по щекам, раз, другой. Я перевел дыхание.

— Прости меня, Макс.

— Это по-человечески.

Я показал на фотографии:

— Это — нет.

— Я имел в виду твою реакцию.

Я закурил сигарету.

— Почему он отрубил ей голову?

— Из всех вопросов, Сэлинджер, этот — самый бессмысленный. Ответа нет.

— Ответ должен быть.

Макс сел.

— Предположим, ты нашел убийцу. Предположим, он перед тобой и ты можешь его самого спросить: почему? Как думаешь, что он тебе ответит?

— Я не психиатр. Я не знаю.

— А если и он ответит так же? «Я не знаю». Если никакой причины нет? Или причина глупая до смешного? Если убийца ответит тебе: я это сделал потому, что не люблю дождь. Или потому, что так мне велела собака. Или потому, что мне было скучно. Как бы ты реагировал?

Я понимал, что он хочет сказать, но не был согласен.

— Найти мотив — значит найти преступника.

— Может быть. Но без каких-либо улик? Бесполезно ломать себе голову над мотивом. Так я думал тогда. Найти виновного, и мотив обнаружится сам собой. Лучше сосредоточиться на подозреваемых.

— Кого ты подозревал?

— Всех. Без исключения.

Он открыл створку картотечного шкафа. Вынул очередную папку. На обложке было написано: «М. Крюн».

— Это, — пояснил он, — дело подозреваемого Макса Крюна. — Он развернул на столе карту. — Смотри. Я все разметил. Наш маршрут. Возможный маршрут Курта, даже три разных маршрута, какие Курт мог выбрать. Вероятные пути бегства.

— А эти цифры?

— Расчет времени. Красным записано возможное время передвижений Курта, Эви и Маркуса. Черным — более точное время похода нашей спасательной экспедиции. А это — фотокопия протокола о дорожно-транспортном происшествии. Как видишь, здесь не только моя подпись. Вторая — начальника пожарной команды.

— Авария, которая случилась перед днем рождения?

— Грузовик опрокинулся неподалеку от выезда из Зибенхоха. — Макс показал дорогу, выходящую из деревни, километрах в двух от супермаркета «Деспар», по направлению к Альдино. — Он вез гербициды. Битых три часа мы потратили, чтобы его поднять и очистить шоссе: если бы груз растекся по округе, мало бы не показалось. Я торопился, не хотел опоздать на праздник Верены, но мы все прибрали очень тщательно. Сделали фотографию на поляроиде, для страховой компании. Вот она.

Снимок изображал перевернутый грузовик, цифры на номерном знаке превосходно читались.

— Девятнадцать двадцать. Дату и время на обороте поставил не я, а командир пожарных. Мы разъехались около восьми. Через несколько минут я был в казарме, заполнял разные формуляры. Около двадцати одного — домой, переоделся и побежал на день рождения Верены. В двадцать два тридцать мы резали торт. Видишь?