Дух Зверя. Книга первая. Путь Змея - Анна Кладова

боли, но, спустя секунду, обмякла, потеряв сознание. Олга аккуратно опустила ее наземь, прислонив к дереву, и засунула в рот прокушенный до крови палец. Отодрав от лица налипшую коросту, она, подцепив ногтем край струпа и приподняв его, внимательно осмотрела щеку девушки, покрытую тонкой гладкой кожей.

— Отлично, завтра будет как новенькая! — удовлетворенно произнесла Змея, почесывая щеку, и бережно провела рукою по коротким, неестественно белым волосам девушки. Та тяжело вздохнула и открыла глаза, но рядом уже никого не было.

Если бы не слабый свет луны, Олга, погруженная в свои мысли, ни за что бы не заметила двух людей, беседующих в тени старой яблони у калитки, ведущей во фруктовый садик позади мельницы. Змея бесшумно скользнула в ближайшие кусты, где замерла, прислушиваясь. Широкоплечий мужчина, преградивший путь в сад, был никто иной, как Волк, а худой беловолосый паренек с на удивление прямою спиной — незрячий гусляр Слепко.

Слепого певца Олга не встречала со дня своего появления в Смолытке, будто тот растворился в утреннем тумане, оставив лишь воспоминание о своем чарующем голосе. Она каждый день заглядывала к Марфе в кабак, надеясь послушать великолепное пение, но хозяйка лишь разводила руками, удивленно пуча глаза.

— Сама не знаю, куда это его демон взял! Он всегда бывал в нашей деревне недели по две, ожидая ярмарки в Самури. А тут не успел явиться, тут же как сквозь землю провалился! Я тебе вот что расскажу, — тетка поманила Олгу пухлым пальцем и заговорила доверительным тоном.

— Ты, я вижу, девушка хорошая, — Змея чуть не поперхнулась киселем, поднесенным услужливой хозяйкой, — так я тебя предупрежу. Он, Слепко, хоть и тихий, но странный человек… а может и не человек вовсе! Он в нашем селе родился, только крестили его другим именем. У него отец, мир его праху, хороший был мужик, справный, а ума поболе, чем у каждого. Большая семья у него была, дружная: трое сыновей да жена скромница-разумница. Только чужая кровь, она всегда, знаешь ли, боком выходит. Женка-то у него была пришлая, болдырка25— сирота без приданого, без роду племени… в степи он ее подобрал, кочевники бросили. Так вот, народила она ему двоих сыновей — здоровячков, белокурых, что ангелы, а третий вышел седой — не седой, только волосы белые, что первый снег, да к тому же и дурачок, слюни в тарелку до пяти лет пускал, а говорить так вообще не мог до двенадцати. И глаза у него были страшные! Черные, как семечки и стеклянные, будто незрячие. Ему десять было, когда через нашу деревню святой старец проходил, ну из тех, кого еще оракулами зовут. Он глянул на мальчишку своими бельмами жуткими, и мать безутешную обнадежил, мол, береги его, недолго тебе маяться осталось. И сгинул.

Хозяйка бегло оглянулась по сторонам и продолжила:

— Вышло все по его словам. Как только исполнилось дурачку четырнадцать, стали у него бельма, что у старца того, и голос прорезался. Девки тогда рассказывали, полощут они, значит, в речке белье, а немой сидит на ступенечках у обрыва и пялит на солнце свои зенки черные, и вдруг как запоет. Евдокия мне потом по секрету рассказала, что, хоть и непонятно было ни единого слова, а сердце так и защемило, до чего проникновенно и красиво мальчишка вел песню. А на следующий день у него, кроме белков, ничего в глазницах и не осталось. Тогда его и прозвали Соловьем за голос. Только вот стал он не только песни петь, но и всякие чуди творить-говорить. Бывало, стоит ему глянуть на человека, так сразу и скажет, чем тот болен. А бывало, видит его насквозь, как стеклянного, все мысли, думы душевные. К нему, как к святому, на поклон бы ходили, да только нехороший он был человек, страшный. Может быть, по молодости да по глупости стал он спорить с древним писанием, всякие сказки рассказывать про духов, про жмырей то бишь, да про Великого Змия. Нас батюшка как учит? Что, значит, явился Змей Истинный и принес добро в мир, но был предан собратьями своими. Теперь же, коли явится, принесет лишь месть, и неважно, кто его разъярил, сила Змея такова, что не пожалеет он никого: ни жмырей, ни людей. Именно поэтому учит нас батюшка, что покойнее будет, покуда Великий Дух, детище Творца, будет мирно спать. А, значит, если пробудится, не ярить его и не скупиться на благодарность. Тогда он снова уснет.

Олга все это слышала еще в колыбели, а богословие наставника Велеслава, вкупе с розгами, лишь увеличило запас знаний в ее голове.

— Так вот, значит, — продолжала Марфа, — Соловей сказывал совсем другое. Мол, что вовсе не духи предали Змея, а какие-то пришлые демоны заоблачного мира. Что они разрушили великую любовь могучего духа, лишь бы напитаться великой же силой. И что они по сей день существуют среди нас, и ведут наш мир к гибели через ненависть, войну и смерть. И, значит, если придет в мир Великий Змей, то очистит его от скверны, наступит вновь благодать. И сын Божий спустится с небес, дабы простить все грехи людям, помолиться за народы перед Отцом всего мира. Страшные вещи говорил, злые. Наверное, за это ему однажды выкололи глаза. С тех пор молчит или поет. Подался вот в странники. Каждый год приходит сюда, отдыхает перед праздниками у дядьки своего, мельника нашего, да у старосты, брата своего, мир его праху.

Змею передернуло от этого рассказа. На мельнице она к тому моменту жила уже три дня и ничего необычного не замечала. А оказывается тут жил человек, схожий с оракулами, и в своих видениях узревший кусочек то ли истины, то ли вымысла… но, так или иначе, виденное им не понравилось кому-то, и кто-то лишил его зрения. И сейчас, в ночи, на совершенно безлюдной тропке этот слепец, не сгибая спины, совершенно свободно разговаривал с серым чудовищем, преградившем ему дорогу.

— Тебя уже лишили глаз, хочешь лишиться и языка?

В словах Волка сквозило легкое раздражение. Змея поежилась, ощущая, как пробирает до костей холодный властный тон низкого, глуховатого голоса. Слепко дернул за поводок, придерживая своего беспородного лохматого пса-поводыря, скалящего полувершковые клыки.

— Ты видел, как тебе показалось, истину, — продолжал Волк, не обращая внимания на собаку, — но абсолютной истины нет и быть не может, и ты это прекрасно понимаешь.

Слепко молчал, крепко сжав побелевшие губы. Даже в неясном свете луны было видно, сколь бледен гусляр.

— Что ты хочешь от меня, шакал. Если ты