Кексики vs Любовь - Джина Шэй

глаза будто светом сварки плещет. Ослепительно, но оторвать глаза чудовищно сложно.

И не сказать, чтоб я первый раз видела торчащий колом мужской член. Видела, что уж там. Но еще никогда до этого этот член не был таким шикарным.

Налитой… Багровый… Утопающий в поросли густых кудрей… Да еще и укомплектованный таким шикарным сухим прессом, как вишенкой на облаке взбитых сливок…

— Лизни меня, ну лизни же, Кексик… — коварно мурлычет Бурцев, но маленько переигрывает. Хотя, будем честны и откровенны — когда мужчина озвучивает мысли собственного члена — всегда выходит комично. А Бурцев зачем-то еще и голос зажал, получив тональность озабоченного гномика.

— Так, ты! — бросаю в придурка первым попавшимся под руку полотенцем. — Давай, смети свои бабуинские мозги в кучку. Я не просто так в шесть утра встала.

— И даже не предаться грязной страсти? — Бурцев возмущенно поднимает бровь.

— Прикинь, нет, — бурчу недовольно. Хотя на самом деле — обдумала бы этот вопрос, не желай я спасти подарок моей клиентки.

— У меня целая куча срочной работы, — отрезаю — и для себя, и для Бурцева.

Эх. Зря я, конечно.

На мою улицу в кои-то веки приехал праздник и хороший секс, а я выбираю тортики!

Но ведь правда — сейчас я еще что-то успеваю сделать. И торт еще успеет отстояться до того времени, как его заберут. А отвлекись я на плотское и грешное — и все покатится к черту. И не видать мне заветной тройной оплаты заказа.

Бурцев остается на месте и смотрит на меня долго. Я же наоборот — головы не поднимаю. Подниму — и потеку, как тот масляный крем в горячей миске. Нет уж, нет уж. Решила сфокусироваться на работе — и надо твердо на этом стоять. А обидится, в духе бывшего моего Женечки “да тебя кроме пирогов твоих идиотских ничего и не волнует” — вот он заветный повод сказать ему, что он проиграл. И послать его далеко и надолго.

Нет…

Ничего не говорит, молчит.

А потом разворачивается и снова исчезает в моей спальне.

Круто!

Может, он решил все-таки доспать?

Или, может, возьмет и свалит прямо сейчас на свою драгоценную работу?

А то все выходные проторчал у меня, пользуясь тем, что мать моя на дорогу наказала ему следить, чтобы я хорошо кушала, ибо уж слишком старательно окучивала картошку.

Ну, да, окучивала я…

В основном бегала вокруг Бурцева и требовала отдать мне мотыгу. А потом мы снова и снова искали на сеновале вторую такую.

Не находили почему-то!

И тем не менее, даже зная, что нифига я не напряглась на окучке — Бурцев заявил, что не может обмануть доверия будущей тещи. И торчал у меня дома все воскресенье. Заказал нам ассорти настоящих итальянских мини пицц на обед. Я настолько офигела от разнообразия и ярких вкусов, что даже расщедрилась на то, чтобы угостить его голубцами на ужин. Зря, конечно.

Потому что ему возмутительно все понравилось. И даже желудок выдержал. А то Женечка все время ныл, что у него от того изжога, от сего, от пятого, от десятого…

— Эй, шеф, — ушедшую в раздумья меня приводит в себя толчок нахального локтя, — будете командовать, что делать?

Ошалело поворачиваюсь, и понимаю, что за время своего отсутствия Бурцев и не подумал пойти доспать или оскорбленно оскорбиться и уехать. Вместо этого он упаковал свою пятую точку в джинсы, спер из моего шкафа запасной фартук и надел его вот так как был, без футболки.

— А…

— Что? — Бурцев вопросительно изгибает бровь. — Ты сказала, много сделать надо. Неужели будет лишней пара рук?

— А… — повторяю снова, но потом все-таки обращаю свое удивление во внятные мысли, — нет, конечно, не будет. Если ты, конечно, справишься с дверцей моего холодильника.

Это какой-то сюр. Полуголый мужик, на прессе которого можно жарить яичницу, до того он горячий, шлепает своими босыми лапами по кафелю на моей кухне. И поддергивает на узкой талии бантик розового фартучка.

Черт, это настолько прекрасно…

Даже обидно, что нельзя привыкнуть!

— Доставай сливки, маскарпоне и вон те маленькие пузыречки с верхней полки.

— Все?

— Все, когда рисуешь на торте — красителей много не бывает.

Сначала командую неуверенно, с очень четкой мыслью “на кой мне все это, проще же самой сделать” — но постепенно вхожу во вкус. В конце концов, если мужик научился пользоваться смартфоном — вероятнее всего, с электронными весами он тоже справится. А может быть, даже с миксером!

Это оказывается удобно — пока я наношу новый слой крем-чизовой базы и выравниваю её — Бурцев взбивает вторую порцию уже для других целей. А потом я отжимаю у него миксер, а сама выдаю ему ножницы.

— Это еще зачем? — Тимур возмущенно округляет глаза, глядя на грозное орудие кухонного произвола. — Ты что, Кексик, хочешь, чтобы я этим отрезал?

— Конец, разумеется, — коварно скалюсь я, выдерживаю драматическую паузу, а уже потом достаю из ящика упаковку кондитерских мешков, — не боись, не у тебя, а вот у них вот.

— Смотри у меня! — Бурцев грозно хмурится на меня, подчеркивая, что мое черное нутро он видит насквозь.

Ага, щас! Видел бы — не стоял бы сейчас туточки. А заказывал визу в Китай с возможным видом на жительство!

Глава 19. В которой героиня дает волю фантазии, а герой — не упускает момент

— А это зачем? — уже серьезно спрашивает Тимур, аккуратно выравнивая стопку мешков.

— Мне нужны маленькие для рисования.

— Для чего-о-о?

— Бурцев! — я прищуриваюсь на него снисходительно. — Не порти мое впечатление о тебе. Оно и так не очень. Ты что, считаешь, что в кондитерском жанре нет места высокому искусству?

— Я? Никогда такого не говорил, — открещивается сообразительный паршивец, — только уточни мне, пожалуйста, адрес, в каком месте это место все-таки есть?

— Переулок Идущих на фиг, дом 13, — фыркаю, утапливая венчик миксера в горячей воде. Терпеть не могу потом отмывать этот засохший крем, — потерпите, сударь, сами сейчас все увидите.

Судя по всему, клиффхэнгер у меня получился отличный. Потому что стоит только Бурцеву урезать кондитерские мешки до маленьких мешочков, как он встает чуть ли не за моим плечом, чтобы точно видеть, чем я занимаюсь.

А потом в какой-то момент даже сам решает взяться за палочку, чтобы размешивать ей краситель в маленьких чашечках крема.

— Сколько сюда голубого? Три капли?

— Две. Он же самый ядреный. Три капли — это уже не небесная лазурь. Это ядовито-голубой. И фиг его разбавишь.

— Понял, принял!

Честно говоря, не