Когда зацветет абелия - Ирина Лакина

– Не важно, – фыркнула Зола. – Вор пойман с поличным.

Девушка виновато опустила глаза и заплакала, утирая слезы испачканными в чернилах пальцами. Через минуту все ее лицо было похоже на одну сплошную кляксу.

– Как ты могла, Тара? Как ты могла? – спросила я, все еще не веря в происходящее.

– Я люблю его! – вдруг выкрикнула она с яростью и страстью. – Если бы не ты – он бы мог стать моим! Но твое появление все испортило!

– Но ты так радушно встретила меня, – непонимающе возразила я.

– И что? За время бродяжничества я прекрасно изучила актерское мастерство.

– Ладно я, но как ты могла навредить ему? Ты же говоришь, что любишь Альваро! Но то, что ты делаешь, – для герцога это верный путь на плаху!

– Король пообещал мне, что Альваро будет жить. Он просто сошлет его подальше от столицы. А ты – ты бы досталась королю и освободила мне дорогу к сердцу любимого мужчины.

Я стояла, не веря ни глазам своим, ни ушам. Эта тихоня, эта серая мышка, которую не было ни видно, ни слышно, вдруг купилась на королевские байки и пошла против любимого человека. Слова застряли у меня в горле, вертелись на кончике языка, но никак не могли сорваться с него. На подмогу пришла Зола:

– Ты не любишь его по-настоящему, маленькая стерва. Он приютил тебя, дал тебе кров, хлеб, образование, шанс на счастливое будущее, но тебе оказалось мало. Ты не любишь его, ты любишь только себя.

– И это мне будешь говорить ты? – ехидно бросила Тара, пронзая Золу полными ненависти глазами. – Да ты сама с ума сходишь от ревности! Признайся, не появись здесь эта Фике – нам обеим спалось бы легче и дышалось бы свободнее.

– Да, я ревную. Но еще я знаю, что любить по-настоящему – это значит желать любимому счастья. Это значит видеть свое спокойствие в его счастье. Альваро счастлив с этой вертихвосткой. И я убедилась, что она любит его. Да будет так.

У меня немного дернулся глаз на слове «вертихвостка», но я прикусила язык, дабы не останавливать это словесное цунами. Глядишь, и еще чего интересного выдаст. За несколько минут уже столько открытий, что можно написать томик стихов о любви и счастье.

– И как ты спишь? Как ты можешь спокойно спать, зная, что он целует, ласкает ее? Тебя не терзают на части клыки ярости и ненависти?

– Выходи отсюда, маленькая чертовка! – Зола со злостью дернула ее за руку, заставив покинуть это тайное убежище. – Я не могла спать, зная, что на Альваро донесли! Зато теперь, можешь быть уверена, мой сон будет крепок и спокоен, как сон младенца! Любить – значит быть преданной! Заруби это себе на носу. У тебя же не любовь, а лишь эгоистичное желание обладать.

Надо сказать, Зола поразила меня. Я даже была готова броситься ей на шею, чтобы обнять и расцеловать, но уверена, она не из тех, кто позволит так с собой поступить. В лучшем случае в ответ я бы получила удар локтем в бок. Мысли об этом заставили меня улыбнуться.

Шум в шкафу привлек внимание собеседников за стеной. И через минуту в будуар ворвались двое – сначала герцогиня, которая чуть не снесла двери своей пышной грудью, а за ней герцог.

– Что здесь происходит? – Голос Альваро прозвучал, как раскаленный металл.

– Зола поймала шпионку, – ответила я, взглядом указав на Тару.

– Тебя, что ли? – недоверчиво улыбнулся герцог, видимо, отказываясь верить в действительность и пытаясь перевести ситуацию в затейливую арабеску.

– Нет, ее. – Зола без обиняков ткнула пальцем в сторону Тары.

– Я всего лишь хотела заполучить тебя! – Девушка бросилась на колени к ногам герцога и закрыла лицо руками. Противный звук ее рыданий заполнил тишину.

Альваро тяжело вздохнул, а затем провел рукой по склоненной голове невольницы.

– Ты могла получить все, что только захотела бы. Кроме меня. Теперь же ты получишь только то, чего заслуживаешь.

Тон его голоса не вызывал сомнений – Таре больше нет места ни в этом дворце, ни в нашей жизни.

День клонился к закату. Прохладный ветер подул с запада, принося с собой запахи свежескошенного сена с лугов и ароматы хвойных лесов, которые очерчивали границы Сан-Альенсо.

Именно туда, по проторенной дороге, через луга и поля, через дремучие леса лежал путь в приют Святой Себастьяны – что-то наподобие наших институтов благородных девиц, в которых обучались сиротки и девочки из бедных семей, чьей участью впоследствии становилась должность гувернантки в богатом доме. Эти девушки редко выходили замуж, их жизнь была ограничена стенами хозяйского дома, а свою любовь они могли растрачивать только на чужих детей.

Повозка, груженная сундуками, уже стояла на подъездной дорожке у парадной лестницы. Там же поджидал свою пассажирку запряженный экипаж.

На крыльце выстроилась прислуга. Все как один с понурыми лицами. Женщины тайком смахивали с лица слезинки, мужчины сердито хмурили брови и накручивали на палец усы. Роза и Флора стояли в сторонке и смотрели печальными глазами в темноту открытой двери – туда, откуда с минуты на минуту должна была появиться Тара.

Мне тоже было жаль девушку. Особенно в те секунды, когда мой взгляд падал на Пришу, которая в знак траура надела белое сари, а на шею повесила погребальный венок. Она прощалась со своим ребенком, прощалась навсегда, отрекалась от нее, и в то же время я видела, как горит от боли ее душа, как щиплет ее глаза от слез, как побледнела ее кожа и как дрожат ее тонкие красивые руки.

– Ты можешь видеться с ней, когда захочешь. – Альваро положил ей руки на плечи и попытался увещевать, но та резко качнула головой:

– Не смогу.

– Это твой ребенок. Что бы она ни сделала – это не ее вина. Это ты и я недосмотрели. Это наша вина. Смотри, я не отрекаюсь от нее. Я просто хочу проучить ее, дать ей возможность получить прощение, заслужить его. И ты дай.

– Это против наших правил. Она предала не только тебя. Она меня предала.

– Приша, – вмешалась я, будучи больше не в силах наблюдать за этой душераздирающей сценой, – неужели твое материнское сердце не дрогнет? Пожалуйста! Даже я не так сержусь на нее, как ты.

– Ты и не должна сердиться на нее так, как я.

Женщина жестом дала понять, что разговор окончен, затем быстро смахнула с лица слезинку и вновь выпрямилась, пронзая даль невидящим взглядом.

И вдруг по шеренге слуг прошелся шепот. Все повернули головы в сторону входной двери – оттуда в легком дорожном платье, с красными от слез глазами и маленьким несессером в руках появилась Тара.

Она окинула присутствующих полным мольбы взглядом, а затем бросилась в ноги к матери, ухватилась рукой за подол ее наряда и начала что-то причитать на хинди. Приша оставалась непреклонна. Ни один мускул не шелохнулся на ее лице.

Поняв, что стенания не помогут, девушка поднялась и медленно, втянув голову в плечи, поплелась к лестнице.