Охотник - Эндрю Мэйн

На стоянку заезжает микроавтобус с надписью на борту: «Судмедэксперт штата Монтана». Внутри тело Челси.

И мне не следует проявлять к нему интереса, но я проявляю. Мне бы убраться отсюда. Но я остаюсь.

В науке полно людей, вынужденно вышедших за рамки того, что считалось общественно приемлемым. Древнеримский врач Гален и гений Возрождения Леонардо да Винчи были вынуждены эксгумировать тела, чтобы лучше понять, как устроены люди. Это преступление позволило им сделать открытия, спасшие бесчисленные жизни. Я убеждаю себя, что тоже пытаюсь спасти человеческие жизни, а не просто доказать свою правоту. Где-то разгуливает убийца, и люди, только что выпроводившие меня, не в состоянии заметить очевидного. Мне нужно взять себя в руки и перейти к делу. Если слишком долго думать, то до дела не дойдет.

Стоя за своей машиной, я наблюдаю, как двое мужчин в комбинезонах вылезают из микроавтобуса и входят в помещение полицейского участка через служебный вход. Будь это какой-то другой микроавтобус, мне не было бы до него никакого дела. Если бы тело лежало в морге, то оно было бы так же далеко от меня, как поверхность Марса. Но это «Додж Спринтер», как у скорой помощи. Я работал парамедиком и ориентируюсь в таком «Спринтере» с закрытыми глазами. Именно это знание заставляет меня относиться к происходящему не как к преступлению. Кроме того, я мог взять образцы с тела Челси, когда мы ее нашли. Я этого не сделал потому, что ждал от следователей более тщательного поиска ее убийцы. Я ошибался.

Даже если приставить мне к виску пистолет, я не отвечу, как взломать замок. К счастью, у всех скорых этой модели, на которых я работал, была секретная кнопка для разблокировки дверей, на случай если вы потеряете ключи во время вызова. Запертая скорая может стоить кому-нибудь жизни. Двигатель так не завести, но можно открыть все двери. На нашей скорой кнопка была под бампером со стороны водителя.

Убедившись, что вокруг никого нет, я подхожу к машине и пытаюсь нащупать эту кнопку. Но ничего не нахожу. Пробую то же место со стороны пассажира, мои пальцы натыкаются на что-то резиновое, и я нажимаю. Щелчок.

У меня бегут мурашки по телу, адреналин хлещет в кровь. Так бывает при решении сложной головоломки. Я обхожу микроавтобус и пробую открыть заднюю дверь. Она легко поддается. Меня захлестывает неописуемое волнение. Я говорю себе не колебаться и просто делать то, что нужно. Я залезаю внутрь и осторожно закрываю за собой дверь. Держа в зубах ручку-фонарик, я натягиваю резиновые перчатки.

Мешок с телом занимает половину микроавтобуса. Судя по очертаниям под черным пластиком, ее конечности окоченели в неудобном положении. Но сейчас не время думать про ее предсмертную агонию. Я десятки раз занимался вскрытием в учебных целях. Вряд ли сейчас меня ждет что-то новое – разве что из-за степени разложения. У меня в рюкзаке припасены пробирки для анализа, а вот про маску я забыл. Что ж, это будет неприятно. Но раздумывать некогда. Я расстегиваю молнию. Запах невыносим, я стараюсь не дышать.

Там, где тело Челси не заляпано кровью и грязью, оно белое, как мел. Найти рану нетрудно, их очень много. Тело изрезано полосами, чем-то это похоже на рисунок на шкуре тигра. Теперь мне понятно, почему случившиеся посчитали нападением зверя. Ее голова почти оторвана. Я и сам начинаю сомневаться. Но сейчас не до этого. Я спешу напомнить себе, что нахожусь здесь по зову науки. Независимо от того, что я думаю или вижу, есть более точные инструменты, чтобы понять, что произошло. Я наполняю несколько пробирок загустевшей кровью и образцами тканей из трех ран: на шее, на руке и на теле под левой грудью. По следам на некоторых ранах я вижу, что судмедэксперт тоже собрал образцы.

Для бактериального эксперимента мне нужен образец кожи Челси с не пострадавшего при нападении места. Я беру незагрязненный соскоб из-под тугой резинки нижнего белья. Этого должно быть достаточно. В какой-то момент мне понадобятся образцы с места захоронения, но пока там наверняка полно полицейских. Это может подождать несколько дней.

Несколько дней… А ведь мне пора обратно в Остин. Может, мне приехать сюда после занятий и вернуться в воскресенье вечером? Ладно, подумаю над расписанием потом. Я рассовываю пробирки по карманам и аккуратно застегиваю на мешке молнию. Никто не догадается, что мешок открывали. Даже если бы судмедэксперт узнал, что кто-то еще брал образцы, он не смог бы сказать, откуда именно. Мои перчатки в грязи и засохшей крови, поэтому я стягиваю их, выворачивая наизнанку, и прячу в карман. Прикладываю ухо к дверце. Снаружи тихо.

На мгновение меня охватывает паника, когда я не могу найти ручку, чтобы открыть дверь изнутри. Я содрогаюсь от мысли о том, что могу застрять в этом железном гробу, в невыносимом зловонии. Но тут пальцы нащупывают ручку, и я чувствую волну облегчения. Я медленно приоткрываю дверцу – совсем чуть-чуть. Ставя ногу на тротуар, я чувствую, что что-то не так. Сквозь запах гниющей плоти Челси я чувствую запах табачного дыма. Я оглядываюсь и вижу полицейского Гюнтера. Он роняет сигарету и смотрит на меня в упор.

– Что еще за хрень?! – Его рука тянется к револьверу. – На землю, живо!

Вот дерьмо.

Человеческая психология для меня – вещь абстрактная, я могу попробовать понять ее разве что постфактум. Но сейчас приходится соображать на месте. Злоба во взгляде Гюнтера и его раздувшиеся ноздри указывают на то, что он злится на меня не только потому, что поймал меня на месте преступления. Между ним и Челси что-то есть. Какая-то связь, не ограничивающаяся родством. И я вторгся на чужую территорию.

Еще я понимаю, что через несколько минут буду лежать на земле и в наручниках. А потом меня ждут обвинения в нарушении целостности вещественных доказательств и наверняка за кражу образцов с трупа. Мое маленькое расследование, желание выяснить, что произошло с Джунипер, да что там – вся моя жизнь, пойдут под откос, если я сейчас же не найду выход из этой ситуации.

Продолжая стоять, я предпринимаю первую попытку.

– Просто захотелось взглянуть на раны.

– На землю, я сказал! – Слова вырываются с железным лязгом.

Он уже выхватил пистолет и целится мне в лицо. Еще секунда – и он нажмет на курок, пуля пробьет мне лоб, продырявит череп и оставит в затылке выходное отверстие диаметром пять сантиметров, забрызгав стекло микроавтобуса моими мозгами.

– Я могу узнать, кто это сделал…

Оказывается, я уже стою с поднятыми руками, психологически это означает, что я в его власти. Он застал меня за нарушением, и на языке тела я уже сознался, приняв позу повиновения. Если бы можно было отмотать ситуацию на несколько секунд назад, то вместо того, чтобы уставиться на него с видом испуганного и виноватого человека, я бы улыбнулся и сделал вид, что не удивился, заметив его.

Еще мгновение – и если я не подчинюсь его приказу, то он сделает шаг вперед, приставит мне к голове пистолет и защелкнет на моих запястьях наручники. Он обучен не стрелять в неподвижного человека, но любое сопротивление аресту имеет право считать угрозой своей безопасности. Обычно копы убивают безоружных, когда чувствуют угрозу при физическом контакте, или спускают курок от испуга, не понимая, что уже жмут на него слишком сильно. Некоторые носят пистолеты с тугим спусковым крючком – это делает случайный выстрел менее вероятным. Но Гюнтер, сдается мне, не из таких. Он совершенно уверен, что не оплошает в критической ситуации. Следующие несколько секунд покажут, так ли это.