Сундучок, в котором что-то стучит - Василий Аксенов

Дети, не ссорьтесь, не хмурьтесь и шкуру делите по чести!

Дети, мы очень слабы перед грозной игрою природы!

Если поссоритесь вы меж собою, будете втрое слабее.

Будущий мамонт, приплыв из косматых пространств на любимыйнаш остров,

По одному вас пожрет без труда и за милую душу.

Вот мой завет, прародителя Йона.

Ребята! Вместе сражайтесь и в мире делите победную шкуру!

Если же схватитесь вы меж собою в постыднейшей склоке.

Вам не видать ни сирен, ни макак, ни дюгоней прелестных!

Сами себя вы погубите в мрачных сраженьях,

Радостей жизни и юных утех не изведав.

Мир и согласье! — взывают к вам звезды.

Мир и согласье! — вам волны гремят.

Мир и согласье! — это ваш воздух.

Мир и согласье между тремя!

После ознакомления с древнейшим человеческим документом застолом Стратофонтовых воцарилось неопределенное молчание. Мне кажется, я неошибусь, если скажу, что на какую-то долю минуты к этому молчаниюприсоединились и вы, многоуважаемый читатель. Дружище читатель, уж не испыталили вы легкого разочарования? Уж не хочется ли вам вместе с сестрамиВертопраховыми еще раз заглянуть в глубь сундучка: нет ли там чего-нибудькроме?

Я переглянулся с капитаном Рикошетниковым, и кандидаттехнических наук встал с легкой, но умной улыбкой.

— Друзья мои, — сказал он, — мне показалось,что вы испытали сейчас мимолетное разочарование. Друзья, не закралось ли в вашисердца легкое сомнение: дескать, стоило ли тонуть в океане и подвергаться смертельнымопасностям ради небольшого клочка мамонтовой шкуры? Друзья мои, как опытнейшийиз вас путешественник и приключенец, я торжественно заявляю: стоило!

Во-первых, друзья, культурную и гуманистическую ценностьэтого письма из глубины веков трудно преувеличить. Никакие «атомныебриллианты», никакие самые невероятные материальные сокровища не стоят дажедвух слов призыва к миру, а здесь перед нами целый монолог, и чей —прародителя Йона, древнейший и мудрый, несмотря на свою простоту, призыв: живитев мире, люди планеты!

Во-вторых, не показалось ли вам невероятным то, что этатемная клинопись на мамонтовой шкуре понятна нам всем от слова до слова, чтоона как бы ЗВУЧИТ внутри нас? Друзья, поверьте мне, что и материальная ценностьэтого загадочного письма из глубины веков превышает стоимость десятка, а то исотни британских музеев.

И в третьих… — капитан Рикошетников затянулся из своейтрубки, окутался запахом гремучей смеси своих табаков, выпустил дым, похожий насултан Ключевской сопки, и сквозь этот дым улыбнулся Гене Стратофонтовутаинственно и дружелюбно. — А в-третьих, Гена, надеюсь, вы не забыли,какие необычайные чувства, какой странный подъем интуиции охватили вас уподножия дерева Сульп? Вы не забыли, какая НЕВЕРОЯТНАЯ идея пришла вам тогда вголову? А не кажется ли вам всем, друзья, что в тот миг Гена Стратофонтов, авместе с ним и все мы стоя ли на пороге следующего и, может быть, самогофантастического приключения?

Спасибо, уважаемые друзья. Я кончил.

За столом, среди персонажей, воцарилось ликование. Нет, незря тонули в океане и подвергались смертельным опасностям — маленькомународу Больших Эмпиреев этот сундучок явно не повредит! Нет, не зря, не зря, незря произошло все, что произошло. А что будет дальше? Что будет дальше?

Ликование еще более усилилось, когда узнали, что ПитиримФилимонович вместе со своим ближайшим другом, продавщицей молочного магазинаДорой Семеновной Клобс, принесли к пиршеству целую огромную кастрюлю с первойпорцией только что синтезированной и уже облагороженной смолой «гумчванс»универсальной еды. Все персонажи весьма оживились, а особенно животные, средикоторых был и ирландский сеттер Флайинг Ноуз, который не играл в нашей повестиникакой роли, а только лишь иногда оживлял картину. Все получили по несколькукругляшков, все попробовали, и всем очень понравилось. Мало того, все нашли,что эта универсальная еда чрезвычайно напоминает какую-то вкусную обыкновеннуюеду. Тут Питирим Филимонович слегка заволновался. И помрачнел.

— Скажите, а сколько будет стоить ваш продукт? —поинтересовались некоторые из присутствующих.

— Десять копеек килограмм. Не дороже картошки, —ответил Питирим.

— Эврика! — воскликнули тут дети. — Да ведьэто же печеная картошка!

Взрослые смущенно переглянулись; дети были правы —синтезированная за сорок лет универсальная еда в точности напоминала оченьвкусную, но обыкновенную печеную картошку.

Дора Семеновна Клобс хлопотливо бросилась к ПитиримуФилимоновичу.

— Оставьте меня! — рявкнул тот.

Он сидел неподвижно, белый как мел.

— Дружище Питирим! — обратился к нему ЮрийИгнатьевич Четвёркин от лица всех присутствующих, включая автора. — Тысделал большое дело! В конце концов, мир только выиграет от того, что в нембудет больше печеной картошки!

Улыбка старого авиатора была так простодушна и заразительна,что и Питирим Филимонович невольно улыбнулся. Ликование в квартиреСтратофонтовых разгорелось с новой силой.

…Мы завершаем наш Второй Эпилог маленьким эпизодом.

В разгаре ликования наш главный герой Геннадий тихонькопроследовал в ванную комнату. Он хотел убедиться, достаточно ли надежно укрытавафельными полотенцами его бронзовая копия. Ведь если ее ненароком увидятсестры Вертопраховы, особенно Наташка, не оберешься тогда издевательств.

Он тихо открыл дверь и увидел Наташу, а перед ней самого себяв бронзовом варианте. Все полотенца были удалены и валялись на полу. Наташачто-то сердито говорила скульптуре, как будто отчитывала его самого, ГенуСтратофонтова, предупреждала ее поднятым пальцем и даже топала ножкой, а потомприблизилась и поцеловала ее в бронзовую щеку.

Гена неслышно прикрыл дверь, прошел по полутемному коридору,подпрыгнул к потолку и повис, ухватившись за крылышко маленького купидона. Тамуже висел его сверстник, одноклассник и наперсник детских игр Валентин Брюквин.

— Давно висишь? — спросил его Гена.

— Минут пять, — ответил Валентин.

— Ох, ломает, ломает нас переходный возраст, —проговорил Гена.

— Ноу комментс, — заключил Брюквин.

Теперь, когда все так благополучно разрешилось, нас могутспросить: все ли персонажи пристроены и не брошен ли нами на произвол судьбызлополучный Сиракузерс?