Наследница порочного графа - Анна Князева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Но ты же сказал, что Вешкин…
– Я не договорил, – отец недовольно поморщился. – Что за манера – перебивать, не дослушав! Дальше в дело вступил Вешкин, естественно, по моей просьбе. Он узнал, что Балашов – только посредник. На самом деле икону ему дал некто Пименов, человек, который не имеет никакого отношения ни к антиквариату, ни к собирательству. Отдав икону Балашову, он попросил выставить ее на продажу.
– Этот Пименов – случайный человек? – спросила Дайнека.
– Случайнее не бывает. Но у этого случайного человека есть шурин… Я правильно сказал? Брат жены – это шурин?
– Какая разница, пусть будет так, – быстро согласилась Дайнека. – Кто он такой?
– Фамилия Канторович тебе ни о чем не говорит?
– Наш завхоз!
– То же самое мне сообщил Вешкин: Ефим Ефимович Канторович – завхоз Дома ветеранов сцены.
– Я не знаю, как все это связать… – растерянно проговорила она.
– Что именно? – поинтересовался отец.
Спохватившись, Дайнека перевела разговор:
– Поздно. Нам пора ехать.
– Нет уж постой! Ты должна мне кое-что объяснить.
– Ну что еще, папа? – капризным голосом спросила Дайнека.
– Мне известно, что творится в вашем пансионате. Вешкин все рассказал.
Она обессиленно уронила руки:
– Боже мой! Уж лучше бы я тебя не просила.
– Да нет уж! – отец начал сердиться. – Очень хорошо, что попросила. Иначе бы водила меня за нос, пока с тобой что-нибудь не случилось! Два убийства и одно покушение! Чем ты думала, когда устраивалась туда на работу?! – он встал с кресла и начал беспокойно шагать по комнате. – Теперь расскажи, зачем тебе нужно знать, кто продавал икону?
Дайнека быстро сообразила, что на этот раз ей не отвертеться и придется раскрыть карты:
– Дело в том, что следователь, который ведет дело, попросил меня присмотреться и немного помочь…
– Что значит присмотреться? – спросил Вячеслав Алексеевич. – Этот человек отдает себе отчет, во что он тебя втянул?
– Ни во что он меня не втянул, – жалким голоском возразила Дайнека. – Я сама напросилась.
– Так я и знал, – отец обессиленно рухнул в кресло. – Когда же это закончится? Почему ты все время попадаешь в истории?
Она пожала плечами:
– Не знаю…
– Ты должна уволиться и срочно оттуда уехать. Нужны деньги – я тебе дам.
– Не могу.
– Почему?
– Потому что тогда подведу многих людей.
– Уже обзавелась знакомыми?
– И даже друзьями, – сказав так, она соврала.
– Ты не послушаешься меня? – тихо спросил отец.
– Сейчас – нет.
– Потом может быть поздно.
Она встала с дивана, подошла к отцу и обняла его:
– Я так люблю тебя, папа…
– Что ж… Надеюсь, друзья у тебя хорошие.
Они спустились по лестнице в зал, где уже горел верхний свет и был накрыт стол. Его сплошь занимала еда лучшего качества, в том числе соленья и пироги Серафимы Петровны. Она сама, Настя и Водорезов вели оживленную беседу.
С первого взгляда становилось ясно, что все друг другу понравились и у них нашлось много общих тем.
– А вот и вы! – воскликнула Серафима Петровна и унеслась в кухню за чайником. – Сейчас принесу горяченького…
– Мы уезжаем, – сказала Дайнека. – Завтра всем на работу.
– Да ну тебя, Людмила! – Настя с интересом взглянула на Водорезова, потом на Дайнеку: – Неужели не посидите?
– Нет, мы поедем.
Сказать, что Настя была раздосадована, значит, ничего не сказать. Она буквально прожгла Дайнеку взглядом. В кои-то веки в доме появился интересный мужик, а она его забирает!
Дайнеке стало обидно. Ее отец не заслужил такой женщины. Но это был его выбор, а значит, его ошибка.
В пансионат они с Водорезовым возвратились после двенадцати. Он вышел из машины у общего корпуса, сказав при этом сухо и отчужденно:
– Благодарю вас, Людмила.
Явившись утром в библиотеку, Дайнека вдруг поняла, что в ее отсутствие там кто-то был.
Тишотка подтвердил подозрения и прямо с порога заинтересованно устремился в глубь помещения. Обежав все вокруг, вернулся обескураженным. Она сама тоже все обошла, открыла ящик стола, сдвинула стул. Оглядев стол, заметила, что архивная коробка сместилась к краю столешницы. Между тем Дайнека хорошо помнила, что оставила ее в центре стола. Папки с разобранными документами теперь лежали в ином порядке.
Ошибки быть не могло: здесь кто-то побывал. От этого заключения ей стало не по себе.
Тревожные мысли развеялись, когда в библиотеке появилась Темьянова. На этот раз ее привез Федор.
– Здравствуйте, Людмила Вячеславовна. Вот, приехала помочь вам с архивом.
– Спасибо, – поблагодарила Дайнека. – Сейчас покажу, что нужно делать. – Она обратилась к Федору: – Хотите взять для себя книгу?
Не заходя дальше порога, он кротко ответил:
– Мне нужно работать. Я ухожу.
– Если нужно – идите, – согласилась она.
И Федор ушел.
– Не огорчайтесь, – успокоила Дайнеку Темьянова. – Федя очень стеснительный. Он, даже если очень захочет, ничего не попросит. Детдомовское воспитание. Как говорится: не верь, не бойся, не проси.
– Я помню, у Шаламова в «Одиночном замере»[20]… Но это арестантская заповедь. А Федор – свободный человек, к тому же добрый и очень отзывчивый.
– Вы в детском доме бывали? – спросила Темьянова.
– Нет. Никогда.
– То-то и оно… – вздохнула старуха. – Побывали бы там, многое бы поняли.
– Он вам рассказывал?
– Я и без его рассказов все знаю. Слава богу, длинную жизнь прожила. Так что нужно делать?
Дайнека объяснила, как сортировать документы, и даже показала на деле, закончив разбор коробки. И на этот раз не обошлось без интересных находок. На самом дне лежала старинная фотография темноволосого мужчины. У него была аккуратно постриженная борода, мощный нос, впалые глазницы с темными кругами подглазий и густые дугообразные брови.
– Какой неприятный тип, – непроизвольно проронила Дайнека. – У меня странное ощущение: кажется, что я его знала или, по крайней мере, однажды видела.
– Дежавю, – сказала Темьянова. – Второго стола у вас нет, так что я буду разбирать документы на стеллаже.