Безумие на двоих - Алекса Гранд

Молчу о том, что иногда просыпаюсь в холодном поту от кошмаров и зажимаю рот ладонями, чтобы не закричать. О том, что до сих пор нервно вздрагиваю, если автомобиль, в котором я нахожусь, кто-то подрезает. Но все равно делюсь с Мариной Марковной куда большим, чем с собственной матерью.

– Спасибо, что проведала, Сашенька. В следующую пятницу буду тебя ждать.

Благодарит меня Зимина, когда наше свидание подходит к концу, и бережно гладит по волосам, указывая подбородком на приближающегося к нам врача, катящего застеленную одеялом коляску. И я отчего-то думаю, что этот высокий импозантный мужчина с большими руками и добрыми светло-голубыми глазами проявляет повышенный интерес к ее лечению, не потому что он чересчур ответственный или ему много за это платят. А потому что она просто ему нравится.

– До встречи, Марина Марковна.

Оставив не подкрепленные ничем догадки при себе, я мажу губами по ее щеке и поднимаюсь со скамьи. Стряхиваю невидимые пылинки с пальто и запрокидываю голову вверх, ловя языком редкие срывающиеся с неба снежинки. Наслаждаюсь мимолетным моментом и, как ребенок, радуюсь тому, что здесь никто меня не одергивает, не делает замечаний и не пытается научить жить правильно.

Так что я неспешно кручусь вокруг своей оси несколько раз, после чего останавливаюсь, чтобы напоследок помахать Зиминой и устремиться к выходу из парка. А потом пинать носком кроссовка сугробы, прятать руки в карманы и считать дни до дембеля Матвея. Девять месяцев – это не так много, правда?

Полностью согласное со мной воображение рисует радужные картинки того, как Мот возвращается из армии, а я бегу по перрону вокзала, чтобы повиснуть у него на шее. Как изучаю каждую деталь его образа, трусь носом о парадный китель и млею от ладоней, ложащихся мне на поясницу. Как мы сидим в ближайшей кофейне и пьем латте с карамельным сиропом, наверстывая упущенное и стирая глупые недомолвки и никому не нужные границы между нами.

Вымышленная реальность настолько яркая, что я жадно хватаюсь за подброшенную мозгом надежду. Культивирую в себе веру в лучшее, неторопливо приближаюсь к Крестовскому и оказываюсь совершенно не готовой к тому ушату ледяной воды, который он на меня обрушит.

– Саш, ты присядь. Ладно?

Игнат чуть ли не силой усаживает меня на пассажирское сидение и опускается на корточки рядом. Извиняется взглядом и одной фразой ломает выстроенный мной иллюзорный мир.

– Матвей контракт подписал.

– Ч-ч-что?

Сиплю полузадушено и судорожно стискиваю пальцы в кулаки, пока желудок ухает в пятки и я сама падаю на дно глубокой чернильно-черной пропасти. Захлебываюсь безысходностью и никак не могу выплыть из губительного водоворота отчаяния.

– Матвей подписал контракт, – отрывисто повторяет мой личный палач и, выдержав небольшую паузу, добивает. – На три года.

Бам. Звучит контрольный выстрел в голову. Раздирает сердце в клочья. Превращает внутренности в кровавые ошметки. Выворачивает наизнанку, скручивает, ломает. Выкачивает из окружающих предметов краски и глушит все звуки так, что я практически не слышу глухое шелестящее «и тебе нужно учиться как-то без него жить».

А что делать, если я не хочу учиться…

Саша, три года спустя

– Это или … это?

Привстав на носочки, я достаю из шкафа брючный комбинезон цвета фуксии и приталенное белое платье с расклешенной юбкой чуть выше колен и рукавами-фонариками и демонстрирую их сидящей на кровати маме. Которая улыбается в ответ на мои выразительные гримасы и совершенно ожидаемо тыкает в воздушный женственный наряд.

К более кричащим оттенкам она относится с некоторой долей скепсиса и предпочитает видеть в дочери воспитанницу пансиона или утонченную английскую леди, нежели амбициозную выпускницу престижного московского вуза.

– Ладно. Ладно.

Склонив голову набок, я соглашаюсь с ее скучным выбором и безропотно вешаю не угодивший моей родительнице комбез обратно. Усаживаюсь на мягкий пуфик перед трюмо и недолго изучаю зеркальную поверхность, подмечая произошедшие с моей персоной изменения.

Сейчас из отражения мне подмигивает спокойная уравновешенная девушка, знающая себе цену. Она больше не вздрагивает от звуков автомобильных клаксонов, не робеет перед преподавателями, сдает работы на высший балл и готовится получить красный диплом. Она все так же занимается плаванием по понедельникам и четвергам, не любит азартные игры и больше не пишет сводному брату, которому на нее совершенно точно плевать.

– Сашенька, дочка, мне кажется, эта помада тебе не идет.

Без лишнего нажима произносит мама, прерывая мой внутренний монолог, и я послушно вытаскиваю ватный диск и, промокнув его мицелляркой, удаляю единственное яркое пятно в своем образе. Меняю насыщенный алый на приемлемый бежевый  и не испытываю и тени дискомфорта.

Впрочем, в последнее время я вообще мало что испытываю. За первый год разлуки с Матвеем я слишком много переживала, растратила не один моток нервов и попросту выгорела, так что теперь мой эмоциональный диапазон чуть больше, чем у зубочистки или солонки. И я не скажу, что этот факт меня хоть сколько-нибудь расстраивает.

Родители верят, что я просто повзрослела, оставила болезненную привязанность в прошлом и без потерь перешагнула через вынувшее мне душу расставание с Мотом. Я же не спешу их разубеждать, притворяясь нормальной.

– Сашуль, а как с Илюшенькой у вас дела?

Мазнув по мне любопытным взглядом, интересуется мама, пока я заканчиваю с макияжем и стаскиваю со спинки кресла платье. Замираю на пару мгновений, прижав ткань к груди, и неопределенно пожимаю плечами.

– Нормально.

Правда, нормально. Он водит меня по кафешкам и ресторанам, достает билеты на лучшие места и очень красиво ухаживает. Не гнушается сюрпризами, часто дарит цветы и балует драгоценностями, заставляя весь поток завидовать Александре Бариновой.

– Вот и замечательно. Илюша – мальчик хороший, воспитанный. Ужин сегодняшний сам организовал, – захлебывается восторгами мама, а я не спешу тушить ее энтузиазм.

Защелкиваю на запястье самый обычный серебряный браслет, разглаживаю складки на платье и неторопливо прохожусь щеткой по отросшим до поясницы волосам. Из вереницы разных духов почему-то выбираю любимый аромат Зимина и невольно проваливаюсь в пучину воспоминаний.

Посвящение первокурсников в клубе. Поцелуй, взорвавший мою Вселенную. Случай на квартире у Шаровой. Драка у нас в доме. Первая близость с Матвеем. Авария. Больница. Погруженный в полумрак безлюдный двор и вонзившееся ножом под ребра «не пиши мне, ладно?» …

Сдавив пальцами виски, я торопливо прогоняю замурованные в далекий ящик картинки и радуюсь, что мама слишком увлечена грядущим ужином, чтобы заметить, как побелели мои губы, как румянец исчез с лица и из глаз пропал блеск. Делаю пару коротких вдохов и, как ни в чем не бывало, поддерживаю беседу.