Безумие на двоих - Алекса Гранд

– Волнуешься, Сашенька?

– Нет. С чего бы?

– Ну, как. Все-таки официальное знакомство с родителями.

– Ничего сверхъестественно.

Я роняю вальяжно и выскальзываю в коридор, притормаживая у лестницы. Думаю, что полностью залатала дыры в самообладании, а потом мама одной фразой выбивает воздух у меня из легких.

– Кстати, Матвей вчера вернулся. Я разве не говорила?

В этот момент, мне кажется, что вся наша Галактика застывает. Планеты прекращают свой бег, Луна не вращается вокруг Земли, Солнце меркнет. А потом весь этот гребанный космос с ошеломительной скоростью набирает разгон и врезается в мою грудь товарняком. Расфокусирует зрение, лишает голоса и слуха, ослепляет.

Так что какое-то время я стою оглушенная и потерявшаяся в пространстве. Хватаю ртом кислород, не вижу, куда шагаю, и, конечно же, спотыкаюсь, едва не скатываясь вниз по ступенькам. Цепляюсь за перила и возвращаю на лицо невозмутимую маску, бросая вполголоса через плечо.

– Не говорила.

Цежу сквозь зубы и вновь обращаюсь к дыхательным практикам, пока предметы постепенно обретают былую четкость. С достоинством если не королевы, то, как минимум, принцессы спускаюсь в гостиную и заслуживаю одобрительный кивок от Сергея Федоровича. Который без лишних сантиментов нашел во мне замену Матвею и при первом удобном случае хвастается образцово-показательной падчерицей перед друзьями.

– Как диплом, Сашуль? Продвигается?

С покровительственной улыбкой спрашивает он, красуясь перед разместившимися на диване Латыповыми, а я с трудом удерживаюсь от того, чтобы не скорчить удивленно-насмешливую физиономию, потому что мою выпускную работу мы обсуждали в кругу семьи не далее чем вчера.

– Ага. Осталась заключительная часть и рецензия.

Давлю в себе желание насолить отчиму и исподтишка рассматриваю наших гостей. Андрей Вениаминович одет в белоснежное поло и синий блейзер, очень похожие на те, в которых мы с Мотом видели его когда-то в кафе. На Евгении Сергеевне – элегантное серое платье с запахом. Только теперь в их взглядах вместо снисходительного пренебрежения сквозит искреннее восхищение и неподдельный интерес, а причиной тому – маячащий в дверном проеме Илья с букетом белоснежных роз в руках.

Сияющий, как начищенный медяк, он держится непринужденно, сам ставит цветы в вазу и первым располагается за столом, вальяжно откинувшись на спинку стула. Следит за тем, чтобы моя тарелка не опустела, и периодически доливает в стакан гранатовый сок. Воодушевленно рассказывает о прошедших соревнованиях и хвалится тем, сколько мячей он забил и сколько результативных передач отдал. Я же украдкой зеваю, вслепую печатая Крестовскому сообщение.

«Давай перенесем, сегодня не успеваю. Семейный ужин затягивается. Тоска смертная».

«Ок. У меня тоже корректировки в планах».

Едва уловимо вздрагиваю, воровато смахивая с экрана текст, и отчего-то думаю, что Игнат сегодня зависает где-то с Матвеем. Возможно, гоняет с Зиминым по старой памяти на арене, или сидит где-нибудь в баре, слушая армейские байки товарища.

– Кстати, в субботу у Дена туса. Ты тоже приглашена.

Поглаживая большим пальцем мою руку, в которой зажат нож, сообщает Илья и расслабленно перечисляет все плюсы намечающейся вечеринки от снятого баскетболистами коттеджа до именитого диджея, прилетевшего ради этого события из Питера. Я же успешно пропускаю болтовню Латыпова мимо ушей и незамедлительно обращаюсь в слух, сосредоточиваясь на приглушенном шуме, раздающемся из коридора. Как будто кто-то захлопнул за собой дверь и теперь неторопливо снимает обувь.

– Хорошо.

Избавившись от чужого прикосновения, я безотчетно соглашаюсь составить Илье компанию и каменею. Потому что спустя пару минут в комнате появляется Матвей собственной персоной, и нам всем сразу же становится тесно. Недобро щурится Андрей Вениаминович, кривит тронутые коралловой помадой губы Евгения Сергеевна, мама утыкается в тарелку с салатом из баклажанов с перепелиными яйцами. А я…

Я судорожно сглатываю и жадно выхватываю детали старого-нового образа сводного брата. Раздавшиеся вширь плечи, на которых при каждом движении Мота натягивается самая обычная черная футболка непопулярной марки. Хищно раздувающиеся крылья носа. Холодный блеск расчетливых темно-карих глаз.

– Не помню, чтобы тебя звали.

Как и положено главе семейства, первым из оцепенения выпадает Сергей Федорович. Со стуком откладывает вилку в сторону и всем своим видом семафорит, что ни капли не рад блудному сыну. Только на Матвея это не оказывает ровным счетом никакого эффекта, а, напротив, лишь подзадоривает.

– А с каких пор мне нужно приглашение, чтобы прийти к себе домой?

Изогнув бровь, ухмыляется Мот, опускаясь на свободный стул рядом со мной, и источает такую непоколебимую уверенность, от которой поджимаются пальцы ног и сердце сбивается с размеренного ритма.

Мот, за день до описанных ранее событий

– Матвей, а, может… останешься?

Вкрадчивый женский шепот нарушает тишину, воцарившуюся в небольшом гостиничном номере с двуспальной кроватью и окном во всю стену. Заставляет поворачивать голову и придирчиво изучать плавные изгибы стройного тела. Подмечать реакции собственного организма и делать неутешительные для приподнявшейся на локте девушки выводы.

– Нет, Сонь. Без вариантов.

Не дрогнув ни единым мускулом, я твердо сообщаю Акатьевой Софье Михайловне, дочери местного майора, и возвращаюсь к прерванному занятию. Накидываю на спину помятую в пылу страсти рубашку и спокойно застегиваю пуговицы, игнорируя неприятное покалывание между лопаток.

Вчера истек срок моего контракта, новый подписывать я не стал и честно послал Крестовского по телефону в ответ на его ехидный вопрос: «продлевать будешь?». А это значит, что нашему с Сонькой горизонтальному сотрудничеству тоже настал конец.

– Ну, серьезно, Мот. Далась тебе эта Москва! Шумная, людная, сложная. Здесь подняться гораздо проще. Папа подергает за нужные ниточки, продвинет тебя по карьерной лестнице.

Снова оборачиваюсь и неосознанно хмурюсь, пока Акатьева принимает вертикальное положение, подбирает под себя ноги и тянет простыню, прикрывая красивую аппетитную грудь. Распинается, стараясь, как лучше, заливается пламенным румянцем, а я понимаю, что не трогает. Не царапает под ребрами, не цепляет нужные струны, не заставляет менять принятого решения.

Да, три года муштры определенно пошли мне на пользу. Не прогнули, вынуждая спасаться бегством на гражданку или вылизывать зад командирам, а, наоборот, стерли былую неуверенность, смыли в унитаз имевшиеся слабости, ожесточили. Научили готовить что-то сложнее яичницы и пельменей, откладывать финансы про запас, ни к кому не привязываться и надеяться только на себя.