Безумие на двоих - Алекса Гранд

– Матвей, чем ты вообще думал, когда сажал Сашу на этот байк? Вы же могли разбиться!

Жалобно причитает Вера Викторовна, но я по-прежнему не обращаю на нее внимания, пока между лопаток мне не врезается куда более злое и куда более опасное.

– Лучше скажи, как долго это между вами длится? Она ведь твоя сестра!

Предки начинают о чем-то ожесточенно спорить. Кричат друг на друга, наполняя небольшое помещение какофонией дребезжащих звуков. Прожигают у меня в затылке дыру размером с астероид, винят во всех смертных грехах, царапая звенящие, как гитарная струна, нервы.

А я перевожу усталый взгляд на капельницу и отрешенно слежу за тем, как раствор прокладывает путь по прозрачной трубке к Сашиной кровеносной системе.

Кап. Кап. Кап.

Бам! Разрушительный взрыв с треском ломает мое напускное спокойствие. Выкручивает суставы. Заставляет вмешиваться в непозволительно затянувшуюся перепалку.

– Сводная сестра.

Озлобленно швыряю им через плечо, словно кость – голодным собакам. Утомленно тру виски, стремясь прогнать выматывающую мигрень. Вгрызаюсь зубами в нижнюю губу и с садистским удовлетворением смакую оседающий на нёбе металлический привкус.

– И хватит уже орать! Только хуже делаете.

Отрешенно отмечаю повисающую в палате тяжелую тишину. Беру с небольшой тумбочки стакан, наполняя его водой, и осторожно подношу к Сашиному рту. Бережно пою девушку и откровенно наслаждаюсь молчанием, которое, я уверен, воцарилось здесь ненадолго.

– Давай выйдем, Матвей.

Отец дожидается, пока я верну наполовину пустой стакан на место, и грубо вцепляется мне в локоть до неприятного покалывания. Оттаскивает от Бариновой, словно бульдозер, отдавая Вере Викторовне распоряжение остаться с дочкой.

Решительно выпихивает меня в коридор, хоть я особо и не сопротивляюсь. Недовольно шваркает дверью, наплевав, что мы находимся в лечебном учреждении, где даже врачи разговаривают предупредительным полушепотом.

Остервенело мнет манжету стоящей целое состояние рубашки. Затем складывает руки на груди и широко расставляет ноги, демонстрируя собственное превосходство. Пока я неровно дышу и борюсь с головокружением.

Адреналин схлынул. Поддерживаемая желанием выяснить, что с Александрой, энергия стремительно иссякает, исчезая в зияющей бездне. Сказывается накопленная слабость и гуляющие в крови препараты.

– Ты законченный дебил, что ли?

Раскатистым басом громыхает батя, подобно спустившемуся с Олимпа Зевсу-громовержцу, и мечет в меня убийственные молнии. Наверное, жалеет о том дне, когда я вообще появился на свет.

– Допустим. И?

Включаю защитные механизмы. По крупицам восстанавливаю утраченное самообладание. И по укоренившейся привычке ищу хоть малюсенький намек на то, что человеку, полирующему носком туфли чистый кафель, на меня не все равно.

Но ему по барабану. На снова съехавшую повязку на моей башке до фени. На лиловые гематомы и живописную ссадину с сукровицей начхать. Главное – я его разочаровал. Опять.

И это офигеть, как его бесит. До раздувающихся ноздрей, из которых едва не валит дым. До сурово сведенных к переносице бровей. До дергающегося кадыка и раздраженного сопения.

– Какого хрена я узнаю от Латыповых, что ты Сашу… того?

Пропитанный изрядной долей цинизма вопрос звучит настолько пошло, что я морщусь. Стискиваю зубы, судорожно сглотнув, и с трудом удерживаюсь от того, чтобы не прописать отцу хлесткий джеб.

– Это. Их. Не. Касается, – намеренно разделяю слова паузами и хапаю еще порцию кислорода, закладывая пальца за пояс одолженных мне кем-то неизвестным серых штанов. – И тебя не должно. Это только наше с Сашей. Личное. Не лезь.

Покачиваюсь с носков на пятки и старательно притворяюсь, что наш ни разу не мирный диалог меня не утомляет. Что мне не хочется сейчас уползти в свою палату, упасть на кажущуюся высшим благом цивилизации койку и уснуть, уткнувшись лицом в подушку.

Я в порядке. Это не меня чуть не раскатал по асфальту водитель белого внедорожника. Вовсе нет.

– Молоко на губах не обсохло так со мной базарить, Матвей!

Батя небрежно отмахивается от удивленно косящейся на него медсестры, пробегавшей мимо, и растягивает губы в снисходительной кривой ухмылке. Ненадолго снимает маску хладнокровного интеллигентного бизнесмена и подается вперед, нарушая мое личное пространство.

– Ты уничтожаешь все, к чему прикасаешься. Не думаешь о последствиях своих поступков, которые боком другим людям выходят. Марина прикована к инвалидному креслу, Александра с переломами валяется. Тебе мало?

Намеренно бьет по больному отец, культивируя и без того колоссальное чувство вины. Но я отсекаю все лишнее, откладывая самокопание на потом. Не хочу отказываться от Бариновой. Просто не могу от нее отказаться.

– Мы с Сашей сами разберемся. Окей?

– Не окей, Матвей. Заруби себе на носу, ты никогда с ней не будешь. Я не позволю.

Саша, два дня спустя

Очередной вечер я встречаю на больничной койке, тупо пялясь в потолок. На ребрах – тугая повязка, на левом запястье – гипс, на душе – мрачно и совершенно безрадостно.

Острая боль периодически прошивает бок, мешает нормально дышать и воскрешает в сознании картинки, которые я предпочла бы забыть. Закрасить яркой палитрой свежих красок, заменить калейдоскопом новых захватывающих эмоций, отправить на свалку в запечатанном наглухо контейнере.

К сожалению, не удается.

И я снова и снова пересматриваю транслируемый воображением фильм ужасов, дрожа от волнения за Матвея. До сих пор чувствую тот удушливый беспощадный страх, которым меня сковало во время аварии, и каким-то чудом не подвергаюсь паническим атакам.

Много сплю. Почти ничего не ем. И дико скучаю по сводному брату, лишившись возможности с ним связаться. С тех пор, как Сергей Федорович выставил Мота из палаты, я оказалась отрезана от внешнего мира. Старый телефон не пережил столкновения с мостовой и не подлежит восстановлению, а новый гаджет никто не спешит мне вручать. То ли наказывая, то ли оберегая…

– Уф…

Я глухо выстанываю сквозь зубы, приподнимаясь на кровати, и осторожно с нее сползаю. Всовываю ступни в большие пушистые тапочки, которые мама привезла из дома, и шаг за шагом преодолеваю первое оцепенение. Ощущения, конечно, не из приятных, но я хотя бы могу самостоятельно передвигаться, и это вселяет определенный оптимизм.

На негнущихся ногах я выхожу в коридор и ненадолго прислоняюсь к стене прежде, чем продолжить свой путь. Прокладываю дорогу с определенной целью и на пару секунд замираю, прежде чем постучать в нужную дверь. В эти «апартаменты», как их шутливо называет ставящая больным капельницы медсестра, вчера заселили школьницу, пострадавшую в автобусной аварии. И я очень надеюсь, что девчонка с очаровательными веснушками на носу, двумя тугими косичками и закрытым переломом мне поможет.