Безумие на двоих - Алекса Гранд

С неугасающим волнением смотрю, как стертые в хлам шины чертят на асфальте чернильно-черные линии, как из-под колес валит клубами дым и обещаю себе вправить Крестовскому мозги. Или надрать задницу за его выходки. А, может, и то и другое.

Еще пару минут пребываю в состоянии, близком к панике, когда мотор Тойоты издает противный грохочущий скрежет, и с облегчением выдыхаю, когда Крест жмет на тормоза и выпадает из тачки, жадно хватая ртом воздух.

Дебил. Сказочный.

Не отдавая отчета своим действиям, я в мгновение ока подлетаю к одетому в черную футболку и темно-синие джинсы Игнату и отвешиваю ему смачного подзатыльника. Так, что друг вздрагивает, клацает зубами и косится на меня исподлобья.

– Совсем идиот?

– Ага.

Скептически хмыкнув, соглашается Крестовский, сплевывая себе под ноги, я же запоздало обнаруживаю, что в глазах у него – пустота. Бездонная всеобъемлющая пустота и мрачная обреченность, от которой жгучий холод ползет от макушки к самым стопам. Вымораживает имеющееся в организме тепло и заставляет долго трясти товарища за плечи, чтобы получить более-менее адекватную реакцию.

– Что у тебя случилось?

– Она аборт сделала. Прикинь, да?!

Снова теряя хладнокровие, орет Крест, а ко мне как будто сотню невидимых проводков подключают и током шпарят. Внутренности в бараний рог скручивают и серной кислотой поливают. Без наркоза скальпелем по живому орудуют.

И, если меня так от этой новости плющит, то что у Игната сейчас на душе?

– Лиля твоя?

– Ага. Не сказала, что залетела. Не посоветовалась. И про больницу тоже ни слова, естественно.

Судорожно цедит сквозь зубы друг и впервые за долгое время выглядит таким подавленным и удрученным. Как будто из него извлекли какие-то жизненно важные пружины и винтики, которые отвечали за широкую искреннюю улыбку, задорный заливистый смех, умение подколоть ближнего своего и развеселить любую толпу.

– А ты откуда узнал вообще?

– Да, батя позвонил, а она ему. Со мной даже разговаривать не стала. Браслет через него передала, который я ей на днюху дарил, вещи в чемодан покидала и улетела в Питер. Нормально, да?!

С надрывом делится своей драмой Крестовский и устало сползает по металлическому боку Марковника, усаживаясь прямо на грязный асфальт. Я же опускаюсь на корточки рядом с ним и упорно ищу намеки на то, планирует он вытворить еще какую-нибудь дичь или нет.

– Теперь что? Помчишься за ней?

– Нет. А смысл?

На удивление здравомысляще рассуждает друг и замолкает, внимательно наблюдая за тем, как к нам приближается Сашка, чье перемещение я чувствую кожей. Подходит ко мне в плотную, лохматит тонкими изящными пальцами волосы и неторопливо разминает закаменевшую шею.

– А вы теперь…?

– Вместе. Да.

Саша

Вместе.

Слово-то какое вдохновляющее.

От него пленительная истома опутывает с головы до ног, массивные золотистые крылья вырастают за спиной и норовят поднять высоко в небо. Хочется петь, хоть вокал – это совсем не мое. И танцевать. Кружиться в каком-нибудь вальсе, или скакать в сумасшедшем канкане, или жечь под ритмы хмельной сальсы.

Но вместо этого я наклоняюсь к Матвею, доверчиво жмусь щекой к его затылку и устраиваю ладони у него на предплечьях, даже сквозь ткань впитывая его жар, как какой-то теплоприемник. Витаю в облаках и складываю драгоценные моменты в изрядно увеличившуюся в объемах коробку с воспоминаниями. Чтобы доставать их в дождливый вечер, когда мне будет немного тоскливо.

– А родители?

Злободневный, но такой ненужный сейчас вопрос Крестовского вламывается в мою реальность подобно набравшему скорость товарняку. Рушит великолепно выстроенный замок иллюзий. Заляпывает уродливыми кляксами идеальную картину.

– Не в курсах пока.

Невозмутимо роняет Матвей, в очередной раз удивляя меня своей непрошибаемостью. Интересно, его хоть что-то может выбить из колеи? Экспансия инопланетян? Нашествие роботов-убийц? Метеорит, минующий слои атмосферы?

Навряд ли.

– И что делать будете?

– Приедут – поговорим.

Безапелляционно заявляет Зимин, снимая приличный груз с моей души и встает на ноги, отчего мои руки сами скользят вниз и обвиваются вокруг его талии. Пальцы рисуют замысловатые узоры на его толстовке, нос утыкается между лопаток, частит пульс, и только мозг запаздывает с сигналами.

В крови снова творится какая-то химия, по венам течет адреналин, перемешанный с плазмой, гормоны бурлят так, что я с трудом отстраняюсь от Мота, когда мы все направляемся к машине.

Несколько колких пропитанных скепсисом взглядов моментально приклеиваются ко мне, но я от этой враждебной зависти испытываю лишь садистское удовлетворение. Отыгрываюсь за тотальный игнор в первые дни, мщу за подставу на вечеринке, наращиваю броню. И высоко вздергиваю подбородок, потому что быть уверенной в компании сводного брата совсем не сложно.

– Пообещай, что никуда не влезешь, Игнат?

– Не влезу, не парься. Деня уже рядом. Я в таком состоянии за руль больше не сяду.

Крестовской демонстрирует чудеса самоконтроля, особенно на фоне недавней вспышки, и еще долго смотрит нам вслед, убрав руки в карманы. Не ежится под порывами хлесткого ветра и словно вообще не ощущает низкой температуры.

И, хоть он и кажется вполне нормальным, Матвей все равно звонит баскетболисту, который был у нас на вечеринке. Что-то долго с ним обсуждает и раздает подробные инструкции, пока я подпеваю льющейся из наушника мелодии и постукиваю ногтями ей в такт.

Не вмешиваюсь в серьезный разговор и откровенно любуюсь мужественным профилем сводного брата. Упиваюсь манерой его вождения и подолгу залипаю на ловких пальцах, обхватывающих кожаную оплетку.

Немного жалею о том, что на город опускаются сумерки, потому что еще один день подходит к концу. А это значит, что до момента икс, когда родители вернутся из сказочной Чехии и нам придется сесть с ними за стол и обсудить происшедшие разительные перемены, остается все меньше.

– Саш.

Планирую подняться к себе, скинуть одежду и принять душ, но Матвей меня останавливает. Впечатывает в мускулистую грудь, по сложившейся традиции кладет ладонь мне на поясницу, дышит рвано. Не спешит включать свет, купая нас в кромешной темноте. Заполняет собой все пространство так, что мне кажется, что мы стоим на тесном квадратном клочке паркета, а не в большом коридоре.

– Если ты забеременеешь, ты же не станешь от меня это скрывать?

С резким свистом выцеживает сводный брат и замирает, забыв набрать в легкие кислорода. Мне же его бешеное сердцебиение в барабанные перепонки долбит, резонирует с моим лихорадочным.