Безумие на двоих - Алекса Гранд

В ушах до сих пор стоит хруст ломающихся костей. И это до трясущихся конечностей страшно.

– Псих ненормальный...

Невнятно бормочу себе под нос, когда дверь в комнату открывается и на пороге появляется встрепанный Мот.

Хочу его прогнать. Накричать на него хочу. Только вместо этого чересчур пристально изучаю помятую черную майку, немного разошедшуюся сбоку по шву. Глаза бешеные, в которых намешано столько всего, что становится трудно дышать. Прекрасно различимые капли крови на сгибе у локтя. И быстро теряю призрачный контроль над собой, напитываясь чужой агрессией.

– Ты вообще крышей поехал?

Ору во весь голос, только Матвей гаркает еще громче, меня заглушая.

– Какого ты с ним флиртовала?!

Отчитывает меня, как маленькую, в своей излюбленной снисходительной манере. Давит силой. Провоцирует.

И я ведусь на его подначку, соскакивая с кровати, и подбегаю, мысленно расцарапывая Зимину лицо.

Кричу что-то про неудавшееся свидание и форменного кретина, вбиваю кулаки в мощную каменную грудь и оказываюсь не готова к тому, что меня будут хватать за запястья и обездвиживать.

– Дура.

Мот выговаривает, на удивление, спокойно, даже равнодушно, и крепко держит, не позволяя отстраниться. Отвоевать лишние сантиметры, вернуться в свободное от его злости и гадского парфюма пространство.

– Он просто на тебя поспорил...

Бесстрастно роняет Матвей, а мне как будто под кожу каленые иглы загоняют. Перекрывают подачу кислорода в легкие. Такой, значит, у избалованных мажоров мир? Такие порядки?

– Рисанулся, что за месяц разведет на секс...

Безжалостно уточняет Зимин, пока я глотаю набежавшие слезы, и зарываюсь пальцами в спутанных волосах.

– Врешь.

Знаю, что сводный брат не обманывает. Всю правду, как под микроскопом, на дне его глаз вижу. Но почему-то очень хочу, чтобы он ответил «вру».

Только Матвей мешкается пару секунд, как будто задачу в уме решает, после чего резко придвигает меня к себе и впивается в губы колючим болезненным поцелуем.

То ли успокаивает таким странным образом, то ли замещает копящиеся внутри негативные эмоции, но определенно вышибает из моей головы ненужные мысли.

Потому что сейчас я не могу думать ни о чем, кроме его широких плеч под моими ладонями, и кроме струящегося по венам огня, превращающегося в самый настоящий пожар.

– Матвей…

Выстанываю хрипло, когда Зимин спускается вниз по шее и оставляет укус у ключицы. Захожусь крупной дрожью, когда его пальцы распускают завязки на моих штанах и ныряют за пояс, поглаживая нежную кожу. И едва не сползаю на пол по стене, потому что ноги подкашиваются.

Понимаю, что сейчас совершаю огромную глупость, но просто не могу противостоять соблазну. Знаю, что Мот – отъявленный бабник и неисправимый циник. Знаю, что он манипулирует девчонками, как хочет, виртуозно очаровывает наивных глупышек и опытных стерв, а потом легко разбивает их сердца вдребезги и обсуждает свои победы в баре с пацанами. Знаю, но… все равно не могу остановиться.

Набрасываюсь на сводного брата, как одержимая психопатка, и сама помогаю ему сдергивать с себя толстовку, под которой ничего нет. Резко втягиваю ноздрями воздух, оттого что холод на несколько коротких мгновений окутывает тело, и тут же падаю в кипящую лаву, стоит только Матвею ко мне прикоснуться.

Задыхаюсь от закручивающихся внизу живота вихрей, захлебываюсь наркотической эйфорией и не успеваю анализировать происходящее. Ловлю только эпизодические вспышки.

Неизвестно как оказываюсь на кровати под Зиминым. Обнаруживаю, что наша с ним одежда куда-то испарилась, и снова проваливаюсь в угрожающую моему рассудку близость. Оставляю на лопатках Мота красные царапины-борозды, губы его исступленно кусаю и до неприличия громко кричу, не думая о том, успели наши гости уехать или нет.

Открываюсь сводному брату, хоть у меня и нет ни одного повода ему доверять. Обнажаю потаенное, хоть не имею гарантий, что наше неистовое помешательство не станет завтра достоянием общественности. И рассыпаюсь на миллион осколков от порочного удовольствия, обрушивающегося на меня ураганом.

Сладко так. И остро одновременно. Быстро, безудержно, на максималках.

Впрочем, с Мотом всегда так. За гранью дозволенного. Запредельно.

– Не вру, Саш…

Сипло произносит Зимин, отвечая на мой выпад, о котором я уже успела забыть, и собственническим жестом придвигает к своему боку. Пока мы оба переживаем последствия эмоционального тайфуна, закрутившего нас в своей воронке. Дышим рвано, дрожим и все еще перевариваем случившееся.

– Знаю.

Едва уловимо кивнув, откликаюсь нестройным эхом и пристраиваю голову у Матвея на груди. Скольжу пальцами по блестящей от пота коже и рисую невидимую мишень там, где стучит его гордое сердце.

Наслаждаюсь минутами такой непривычной, но такой необходимой нам обоим тишины. Не спешу выяснять отношения, атаковать сводного брата совершенно неуместными сейчас вопросами и оглашать список требований, который бы обязательно составила девушка, попавшая к нему в постель.

– Саш…

– А?

Замираю, поднимая подбородок, и жду, что Мот скажет что-нибудь важное. Тону в глубине его карих глаз и до умопомрачения боюсь услышать, что все это было чудовищной ошибкой. Стискиваю ладони в кулаки, прикусываю нижнюю губу и дергаюсь от телефонной трели, перемешивающей Зимину карты.

– Добрый день, Вера Викторовна. Вечер? Да, вечер…

Ровным голосом без намека на стеснение соглашается Матвей, а меня трясет от имени мамы, врезающегося в барабанные перепонки. Становится стыдно и неловко. Что бы она сказала, если бы застала нас со сводным братом в таком виде? Сомневаюсь, что похвалила бы.

Скептически хмыкаю, представив лицо Сергея Федоровича в этот момент, и натягиваю одеяло на грудь, как будто родители могут увидеть нас из своей Праги. А потом утыкаюсь носом Моту в бок и начинаю беззвучно хохотать, когда он совершенно невозмутимо выдает.

– Все в порядке. Да. За Сашей? Присмотрю обязательно.

Мот

– Присмотришь?

Шелестит Сашка у меня подмышкой, отвлекает мелодичным смехом и вынуждает заканчивать разговор с Верой Викторовной. Которая в красках расписывает все прелести чешской столицы, вепрева колена и каких-то сладостей с непроизносимым названием.

Наскоро попрощавшись, я скидываю звонок и убираю телефон на тумбочку с кучей девичьих мелочей, вроде какой-то косметики, нескольких склянок духов и множества заколок. Совершенно бессовестно сдергиваю одеяло со сводной сестры, заставляя ее заливаться румянцем, и плавно скольжу по изящным изгибам.