Зеленая лампа - Лидия Либединская

«А мне не все ли равно, – сказал Бог, – возьми зарю!»

И выдал старому большевику-отшельнику целый рулон зари.

Людям раздавали куски зари и куски заката, но очереди не было. Старому большевику стало очень грустно: люди привыкли стоять в очереди за хлебом, за мясом и не хотели стоять в очереди за зарей или закатом.

Вот в чем печаль нашего существования.

Встречаю Светлова в издательстве «Советский писатель», и, пока мы спускаемся по бесконечной скучной лестнице с десятого этажа, он рассказывает:

«Идет старик. Навстречу ему девочка, полная мечтаний, сказки.

– Слушай, старик, ты когда-нибудь был мальчиком?

– Не помню, – угрюмо ответил старик.

– А ты помнишь девочку, которую ты любил?

– Давно это было…

– Куда ты идешь?

– Я иду за пенсией».

В конце пятидесятых годов Светлов задумал написать сказки. В прозе. Они должны были называться «Повзрослевшие сказки». Замысел очень увлекал Светлова, он часто и много рассказывал о нем друзьям. Весной 1961 года, находясь в Ялте, он написал «Пролог» и, первую из десяти, сказку про Девочку-копеечку. И «Пролог», и сказка были напечатаны на машинке в одном экземпляре. Светлов носил их в кармане пиджака, охотно читая друзьям. Несколько раз я просила его разрешить мне перепечатать эти сказки, чтобы иметь хотя бы еще один экземпляр. Но он только отмахивался:

– Вот напишу все десять – тогда печатай себе на здоровье!

Когда он заболел и его увезли в больницу, сказки исчезли.

Не знаю, потерялись ли они или хранятся у кого-нибудь из слишком «дальновидных» друзей. У меня сохранились лишь записи, сделанные под диктовку Светлова. Бывало, что, сидя в шумной компании, он вдруг задумывался и говорил негромко:

– Запиши, старуха.

И диктовал какой-нибудь маленький кусочек или отдельную мысль. А случалось, что звонил по телефону и просил записать. По-разному бывало.

Мне думается, что сейчас, когда Светлова нет среди нас и сказки его никогда не будут дописаны, важно сберечь то немногое, что осталось от его замысла. Поэтому я и разрешу себе привести в своих воспоминаниях некоторые записи, хранящиеся в моем архиве…

Действие «Пролога» разворачивалось на крыше гостиницы «Москва», в ресторане. У официанта из кармана выпадает серебряный рубль и разбивается на гривенники. Судьба каждого гривенника и должна была лечь в основу сюжета каждой из десяти сказок.

Первый гривенник был очень голоден. Он купил за девять копеек булочку и, съев ее, превратился в Девочку-копеечку.

«Как жить? – подумала девочка. – У меня в Москве нет никого близких. А в Курске есть тетя».

И девочка пошла к тете в Курск.

Над Россией стояла луна.

С правой стороны выскочил страдающий бессонницей заяц, с любовью поглядел на девочку и сказал:

– Ничего не бойся, девочка, во мне ты всегда найдешь верного защитника.

А стрекоза, усевшаяся на ее блузочке между третьей и четвертой пуговицей, ничего не сказала, она от рождения была глухонемой.

Ночь была очень торжественная, девочка шла и шла, и луна возвышалась над нею, как старая вдовствующая императрица, которая всё еще мечтает выйти замуж за какого-нибудь короля.

Всё шпалы, шпалы, шпалы…

Всё спало, спало, спало…

Девочка шла, и вместе с ней шли дни. Девочка похоронила стрекозу и поставила муравья сторожить могилу:

– Я не хочу, чтобы ее тело растерзали дикие звери!

Зиму сменила весна, весну – лето. Муравей умер, не сходя с назначенного места.

А девочка всё шла к тете. Она очень устала. И тогда город со всеми домами, улицами, мостовыми пошел ей навстречу. Булыжники тоже ушли навстречу девочке, и в городе стало легко класть асфальт.

Девочка вошла в магазин, и кассирша, утомленная семейными драмами, взглянула на нее пьяными глазами, потому что у горя и пьянства глаза одинаковые.

– Девочка, – сказала кассирша, – я устала оттого, что все, буквально все приходят ко мне за звездами. Девочка, будь добра, попроси у меня пылинку.

Девочка обнаглела:

– Дайте мне самую большую пылинку, какая у вас есть!

И тогда старая утомленная кассирша, у которой были плохие соседи и всю ночь под окнами грохочут трамваи, выдала ей пылинку величиной с земной шар…

Мы стали очень быстрыми в сплетнях,

И очень медленно спорим с судьбой, —

негромко сказала кассирша.

А девочка попросила:

– Пригласите меня в гости.

И кассирша пригласила.

Как я жалею, что придумал эту кассиршу Варвару Никифоровну только в третьей главе! Как хорошо было бы, если бы она действительно существовала. Я бы пошел к ней вместе с девочкой, и мы встретили бы там участкового надзирателя Ивана Моисеевича Урядникова, который давным-давно совершил столько преступлений, что не арестован лишь потому, что является участником моих сказок.

Иван Моисеевич Урядников вовсе не человек – это старый царский полтинник. Он член КЗП – Клуба Заплаканных Палачей. Это он казнил Софью Перовскую и Желябова, похожего на Евтушенко.

Мы сели бы с ним за стол, который уже четвертый век существует без четвертой ножки. Но моя коленная чашечка уже привыкла к ее отсутствию и приспособилась, как приспосабливается всякое живое существо. Я спросил бы Урядникова:

– А вы знаете, что теперь каждое утро тысячи Софий Перовских проходят через проходные и два раза в месяц получают зарплату? Зачем же вы казнили ту, самую главную?

А в это время вошла бы выдуманная мною Варвара Никифоровна и внесла бы прелестные суточные щи. И щи загрустили бы оттого, что они суточные, им захотелось бы жить дольше…

Вдруг девочка, такая милая, что ей с первого взгляда хотелось писать письма, сказала:

– Я никогда не видела моря.

– Поедем, – сказал я.

– Это далеко?

– Сколько хочешь, столько будем ехать…

И мы оказались на берегу моря. Вдруг девочке показалось, что на морской глади возник лунный столб. Он был невероятный этот столб. Он был как граница между христианством и коммунизмом. Частная капиталистическая яхта рассекла этот столб. Владелец яхты был лично знаком с замечательным сказочником Александром Грином. Он страдал бессонницей и избороздил все моря и океаны в поисках страны, где можно задешево покупать сны.

И девочка через многие морские мили крикнула капиталисту:

– Я вам отдаю свои сны бесплатно, у меня их так много!

– Отвези меня обратно, – сказала девочка. – Ведь я так и не побывала у тети. А она старенькая.

– Хорошо, – сказал я. – Разве ты не видишь, мы уже в Курске!