Касты. Истоки неравенства в XXI веке - Изабель Уилкерсон

В двух более современных кастовых системах, в трудовых лагерях в Центральной и Восточной Европе и на юге Америки, сытые поработители заставляли своих заложников выполнять самую тяжелую работу, связанную с нечеловеческими усилиями. При этом они ограничивали в еде тех, чей труд обогащал похитителей, обеспечивая их потребности в пище лишь для поддержания человеческого метаболизма, минимум, необходимый для человеческого существования. Нацисты подошли к делу по-научному. Они подсчитали количество калорий, необходимых для определенной задачи, скажем, для рубки деревьев и выкапывания пней, и выдавали рабочим на сотню-другую калорий поменьше, чтобы сэкономить и сделать рабочих слабыми и неспособными к сопротивлению, медленно угасающими от голода.

Плантаторы Юга обеспечивали африканских невольников, которые занимались наиболее тяжелым трудом, самым минимумом питательных веществ в сравнении с прочими людьми, находящимися на плантации. Как заключенным концлагерей, так и рабочим на плантациях редко выдавали белок, ограничиваясь задачей кормления, а не насыщения, некоторые из них насмехались над столами поработителей, которые ломились от яств.

Они находились под полным контролем, и жизнь их зависела от прихоти поработителей, которые использовали любую возможность подчеркнуть их унизительное положение. Евреям выдавали тюремную форму из грубой ткани преднамеренно слишком больших или слишком маленьких размеров. Порабощенным афроамериканцам выделили одежду из грубой серой ткани, нечто среднее между «нижним бельем и обычным картофельным мешком», и шили ее «будто тюремную робу, независимо от размера конкретного человека, которому она предназначалась»[200].

Помимо всего этого, суть кампании дегуманизации заключалась в насильственном отрицании человечности самой жертвы, в не подлежащем учету кармическом воровстве. Подчиненной касте запрещали все, что считалось естественной человеческой реакцией. В эпоху рабства им было запрещено плакать, когда их разлучали с детьми, их заставляли петь, пока продавали их супругов, которых они, скорее всего, могли никогда больше в жизни не увидеть и не услышать.

Их наказывали за реакции, естественные для человеческого существа в навязанных им обстоятельствах. Любое проявление человечности с их стороны воспринималось доминирующей кастой как оскорбление, противоречащее распространяемой ей доктрине. Их наказывали за то, что они были людьми, которыми они не могли не быть.

В Индии далитов, даже после официального запрета кастовой дискриминации, забивали до смерти, если им от безысходности приходилось брать еду для пропитания, в которой им отказывали. Как и в случае с афроамериканцами во времена рабства, грамотность – умение читать и писать – была для далитов преступлением, «наказанием, за которое было отрезание языка и заливание свинца в ухо провинившемуся»[201], – писал В. Т. Раджшекар, редактор журнала «Голос Далитов».

В Соединенных Штатах афроамериканцев, которым не платили за труд во время рабства и которым едва ли платили впоследствии в XX веке, бичевали или линчевали за кражу еды, по обвинению в краже семидесяти пяти центов, за попытку постоять за себя, или задать вопрос человеку из доминирующей касты. В нацистских трудовых лагерях одной из многих жестоких обязанностей, которую могли вменить заключенному, была работа в пекарне. Там изо дня в день голодающие пленники, вынужденные питаться водянистой крапивой или свекольным супом, месили и пекли хлеб и выпечку для своих мучителей из СС. Их окружал запах только что поднимающегося теста, но они рисковали быть побитыми или того хуже, если их поймали бы с коркой хлеба [202].

В Америке аукционы рабов стали публичной демонстрацией проекта дегуманизации кастового образования. Поскольку самые ценные ликвидные активы на земле, вместе взятые, стоят больше, чем сама земля, порабощенным людям было приказано делать веселые лица, чтобы приносить более высокую прибыль продавцам из доминирующей касты, которые разлучали их с семьей. Женщин заставляли раздеваться перед толпой, подвергаться часам физического осмотра со стороны грубых мужчин, осматривавших их зубы, руки или любые другие части их тела, которые вздумалось осмотреть потенциальным покупателям. Их тела принадлежали не им, а доминирующей касте, которая могла делать все, что хотела и как хотела. На аукционе они должны были отвечать на любой задаваемый им вопрос «с улыбкой и весельем» или получать тридцать ударов плетью за то, что недостаточно хорошо продавали себя.

«Когда к ним обращаются, они должны отвечать быстро и с улыбкой на губах»[203], – вспоминал Джон Браун, переживший рабство, которого продали, разлучив с собственной матерью, и который впоследствии не раз становился свидетелем подобных сцен. «Здесь можно увидеть мужей, отделенных от своих жен, и детей, отделенных от одного или обоих своих родителей только шириной комнаты, свидетелей сделки, которая должна разлучить их навсегда, но свидетелей бесправных – разлучаясь, они не могут издать ни стона тоски или причитания, не могут попрощаться друг с другом или заключить любимых в объятия».

* * *

В Соединенных Штатах возникли два параллельных мира, существующих в одной плоскости, с двойными стандартами, вопиющими о системной несправедливости. Задолго до нынешней эпохи необъективности пенитенциарной системы в расовом вопросе министр-аболиционист Уильям Гуделл заметил затруднительное положение чернокожих в довоенной Америке. «Он считается преступником за действия, в которых для других категорий не обнаружат состава преступления, – писал Гуделл в 1853 году, – и наказывают их с суровостью, от которой все остальные освобождены. Он находится под контролем закона, хотя и не защищен законом, и может воспринимать закон только как личного врага»[204].

В Виргинии список преступлений, за которые невольников ждала смертная казнь, а белых людей – всего лишь максимум тюремное заключение, включал семьдесят один пункт, к ним относились кража лошади или поджог тюков с зерном[205]. Было запрещено что-то столь же обычное для большинства людей, как помощь отца сыну в выполнении уроков. Чернокожего отца в Джорджии могли выпороть за то, что он научил своего ребенка чтению[206]. Свободным чернокожим людям запрещалось носить огнестрельное оружие, свидетельствовать против белого человека или поднимать на него руку даже в целях самообороны.