Морские приключения мышки Клариссы - Лиза МакМанн

затянувшего все вокруг. Жив ли мой брат? Патронесса совершила такой поступок… Патронесса отдала свою жизнь… Неужели все зря?

Я больше ничего не чувствовала.

– Чарльз Себастьян, – прошипела я со злостью, с командой в голосе, откинув доброту, как будто так можно было оживить мертвого.

Передними лапками я надавила на грудь брату. Открыла ему рот и дыхнула туда. Снова надавила. Я повторяла то, что делала Лучия, когда Танука чуть не утонул.

Не соображая, как вернуть Чарльза Себастьяна к жизни, я все же не оставляла попыток, я была готова на все. Наконец я легла рядом, обняла его, как в старые времена. Так мы лежали в кладовке, среди кофейных зерен и муки. Большая фасолинка и маленькая фасолинка. Не хватало только нашей большой фасолины-мамы. Но во мне жили ее слова.

Мы качались на волнах, а я рассказывала брату истории из детства. Рассказывала, как мама посвящала нас в устройство мира, делилась историями из своих путешествий. Как она учила нас жизни на корабле. Как учила не бояться сложных слов, даже если они нам не понятны. Как мы обсуждали, что же такое «бунт». И напомнила брату, что мы обещали найти друг друга.

– И ведь мы нашли, – проговорила я дрожащим голосом. – Мы правда нашли друг друга, Чарльз Себастьян. Прости, что я бросила тебя одного. Пожалуйста, живи! Мы должны быть счастливы: ты и я вместе. – Он не шевелился. – Пожалуйста…

Перед глазами помимо моей воли встала картинка: мокрая, похожая на крысиную мордочка Патронессы. Я погубила и ее. Я потеряла рассудок, я прыгнула в воду – и погубила всех. А она бросилась исправлять мое безумие. Если бы я дождалась Чарльза Себастьяна и мы прыгнули вместе, она осталась бы жива. Да? Она бы не вылезла из лодки?

Я задрала голову к небу. Где мы? В каком направлении плывем? Нас сносит в открытое море? Несет к берегу? Какая разница? Теперь ничего не имеет значения. Я прижалась к брату, я хотела, чтобы мое сердцебиение оживило его сердечко. Я хотела, чтобы мой взгляд заставил его открыть глаза.

– Чарльз Себастьян, пожалуйста, вернись, – прошептала я.

Когда мы столкнулись с «вороньим гнездом» – так моряки называли деревянную корзину на мачте, из которой можно было с высоты наблюдать за морем, – я перетащила в нее брата. Осталось единственное желание: чтобы нас прибило к берегу. Силы иссякли, поэтому я снова обняла брата и легла рядом, не желая сопротивляться судьбе. От меня больше ничего не зависело: я была не в силах помочь ни ему, ни кому-либо еще.

Зияющая пустота

Мы плыли по морю среди обугленных дубовых обломков. Солнце высушило нас, но я по-прежнему обнимала Чарльза Себастьяна, пытаясь согреть и защитить. Его тельце оставалось мягким, поэтому я надеялась, что он жив, хотя ни разу не открыл глаза. Я не допускала мысли, что он мертв: я бы просто не вынесла ее. И я не думала о Патронессе, потому что одно лишь воспоминание о ней причиняло невыносимую боль, убивало меня. Я любила ее.

Я готова была перекричать водопад, если только доберусь до суши. Забраться на самую его вершину и кричать, заглушая шум воды, что полюбила кошку. Я полюбила кошку, а она полюбила меня. Ее последний поступок был невероятен, поразителен. Никто и никогда не слышал ни о чем подобном. Я и сама верила с трудом. Но знала, что, если выживу, если доберусь до суши, если заведу семью и мышат, я буду рассказывать им о самой невероятной кошке в мире по имени Патронесса, которая съела мою сестру ради победы в соревновании и отдала свою жизнь, чтобы спасти моего брата.

Я почти не могла дышать, потому что с каждым вдохом мое сердце истекало кровью, наполняя ею легкие. А может, они были просто полны водой, как у Чарльза Себастьяна… Но в груди ощущалась невыносимая тяжесть.

Изнемогая от жажды и жары, с обожженным хвостом, я дрейфовала в забытьи на обугленной деревяшке…

Ночью нас прибило к берегу. Но я все равно не знала, что делать дальше. Мачтовая корзина стала нашим новым домом, и, как всегда, было страшно выходить из убежища на открытое пространство. У меня не хватит сил далеко утащить брата… Но когда я вцепилась в него, чтобы вытянуть на песок, он дернулся и взвизгнул от боли. Я поволокла его от воды.

– Чарльз Себастьян! Брат! Открой глаза! Борись с темнотой! – потребовала я.

Он моргнул. И послушался. Прохрипел:

– Кларисса! Я здесь, Кларисса!

Его голос сломил мою стойкость. После всего, что случилось – мы тонули, мы горели, мы задыхались, мы умирали, – я наконец разрыдалась. Я разрыдалась, когда он позвал меня по имени. Разрыдалась от того, что Патронесса никогда больше не позовет меня. Я зажмурилась и ревела, обдирая и без того сорванное горло. А потом сама себе приказала шепотом:

– Успокойся! Надо идти вперед!

Сидя в ямке во влажном песке, мы с братом наблюдали, как медленно ползет по небу луна. Как только Чарльзу Себастьяну стало немного лучше, мы двинулись к деревьям. Там мы напились свежей утренней росы, перекусили. Я не знала точно, где находится мое дерево с дуплом, но ощущала, в каком направлении двигаться. И одновременно понимала, что теперь вообще не важно, где мы поселимся. Эта мысль убивала меня.

Вся моя жизнь была чередой компромиссов: потеряв Чарльза Себастьяна, я обрела Патронессу. Но в мгновение, когда судьба вернула мне брата, она забрала у меня лучшего друга. Почему нельзя, чтобы они оба были рядом? Хоть ненадолго.

– Зачем все так сложно… – прошептала я.

– Не знаю, – ответил Чарльз Себастьян, положив подбородок мне на спину.

Мышиной натуре не присуща тяга к путешествиям. Моя жизнь совсем не типична для мышей. Обычная мышь, родившаяся в корабельной кладовке, провела бы там все несколько лет своей жизни, лишь ненадолго покидая ее. Чарльз Себастьян был совсем не приспособлен к реальности, в которой очутился: здесь было необходимо пробираться по высокой траве, лазить по деревьям, ступать по острым камням. Он впервые попал в мир вне корабельных стен. Он впервые шел по земле, где под ногами попадались палочки, где всюду ползали насекомые, на которых – и на нас тоже – охотились птицы. Впечатления переполняли его, а силы покидали. Мы продвигались невыносимо медленно и отошли от берега совсем чуть-чуть.

– Палуба шевелится, – сказал брат.

– Это только кажется, – ответила я и разрыдалась.

Когда нам на пути попалось гнилое бревно, мы забрались