Ложная красота - Наталья Кочетова

Мать Полины открыла дверь и чуть ли не бросилась мне в объятья. Ее глаза опухли от слез, она выглядела несчастной и истощенной. Куда? — спросил кивком, она указала рукой на дверь в конце коридора.

Я подошел и тихонько постучал.

— Полина, это Глеб Николаевич. — Мне отвечала тишина. Я подождал несколько секунд, прислушиваясь, затем услышал какой-то непонятный звук, шебуршение, и снова тишину. Недолго думая, уселся прямо на пол, опираясь спиной о стену рядом с дверью.

— Я понимаю, тебе непросто впустить меня. Не волнуйся, я просто посижу здесь, за дверью, я не стану врываться в твой безопасный мир, если ты не готова меня впустить.

Я замолчал, давая ей возможность обдумать мои слова и привыкнуть к моему присутствию.

— Уходите, Глеб Николаевич. — Через время услышал сдавленный голос из-за двери. — Я больше не нуждаюсь в вашей помощи.

Довольно прямолинейно. Однозначный приказ. Твердое решение. Мне следовало встать и уйти, но я устроился удобнее и скрестил вытянутые ноги.

— Знаешь… Моя жена не может иметь детей. Ей уже сорок два, ЭКО делать поздно, врачи отказываются. Еще пару лет назад она считала, что у нас получится самостоятельно, но теперь поздно… — Сделал паузу, за дверью — ни звука. — Она была довольно деятельной, активной, ей некогда было предаваться размышлениям о бренности бытия и необходимости оставить наследие. Но последние полгода… Она меняется. Я вижу, как она постепенно скатывается в депрессию. Она не может ничем заполнить пустоту в своей душе… Она страдает, а я ничем не могу ей помочь. Я — квалифицированный психолог с огромным опытом, ничем не могу помочь своей собственной жене… Парадокс…

Я замолчал? задумчиво уставившись в узор на стене.

— Зачем вы мне это рассказываете? — Услышал голос Полины где-то около двери.

Она подошла ближе, это был прогресс. Я поднялся с пола, оперся плечом о стену.

— Некоторое время назад я начал предлагать ей усыновить ребенка. Но она боялась, сама понимаешь, чужой ребенок, чужая генетика, слишком серьезные риски… Однако, недавно… несколько дней назад, она вернулась домой, вся в слезах, но выглядела при этом очень решительно настроенной. Она сказала, что больше не боится и не сомневается. В тот же день мы поехали в детдом и познакомились с чудесным мальчишкой. Его зовут Саша, у него светлые волосы и голубые глаза… прямо как у тебя. Чудесный малыш… Моя жена влюбилась в него с первого взгляда. Я спросил у нее, что ее толкнуло принять такое решение, а она показала мне рисунок на стене детдома. Я сказал, что знаю автора лично, девушка, нарисовавшая этот рисунок — мой клиент. И тогда моя жена посмотрела на меня долгим таким взглядом и сказала «Помоги ей, Глеб. Что хочешь делай, в лепешку расшибись, но помоги этой девочке».

Я договорил и выдохнул. Не знаю, сколько прошло времени в молчании. Я стоял и скреб пальцем выемку в дверном косяке, когда дверь вдруг немного приоткрылась. В образовавшейся щелочке я увидел осунувшееся лицо Полины.

— Зачем вы все это мне рассказали? — Спросила девушка, глядя на меня исподлобья.

Я слегка улыбнулся.

— Я хочу, чтобы ты знала, что твое творчество может делать людей счастливее. По крайней мере, троих человек оно уже осчастливило.

Полина опустила взгляд, тяжело вздохнула, а затем распахнула дверь настежь. Это победа.

Я вошел в комнату. Осмотрелся, затем опустился в кресло, разглядывая все вокруг. Здесь не было ни одного клочка стены, где не висел бы рисунок: пейзаж, натюрморт, портрет, абстрактное изображение; маслом, краской, карандашом; яркое, мрачное, монохромное. Рисунки были везде: на мольберте, на полу, на стенах, на столе, на кровати.

Я заметил, что пол усеян рисунками одного и того же человека — все они были почти одинаковы, неопытный глаз не заметил бы разницы, но, очевидно, художник замечал, пробуя снова и снова, рисуя и рисуя один и тот же портрет. Художник, недовольный результатом, стремящийся к совершенству, не сдавался, и творец явно был неравнодушен к тому, кого изображал. У парня на портрете очень глубокие синие глаза, его лицо испещрено множеством шрамов, но это не портило, а скорее подчеркивало его обаяние и исключительность.

— Это Игнат, верно? — Спросил, беря в руки один из рисунков.

Полина поморщилась, как от боли, и отвернулась, скрещивая руки на груди.

Она снова закрывалась, и я понимал, что у меня больше не было времени ходить вокруг да около и медлить.

— Что произошло, Полина? — Спросил прямо, и девушка сжалась еще сильнее. — Почему ты снова заперлась здесь?

Шмыгнула носом, отошла в другой конец комнаты.

— Я… Я больше не хочу…

И замолчала. Я не спрашивал, чего она не хочет. По ее виду мне было все совершенно ясно. Она больше не хотела лечения, движения, спасения. Она снова не видела во всем этом смысла. Она снова потеряла свой маяк, освещающий ей путь вперед.

Я потряс рисунком в воздухе.

— А как же Игнат? Он ведь тебе нравится… Ты собиралась попробовать…

— А я попробовала. — Отозвалась Полина слишком резко, внезапно уставившись на меня злыми глазами. — Я попробовала.

Опешив от внезапного напора, я нахмурился. Внимательно посмотрел на девушку, затем… Похолодел. Нет. Только не это. Что это за взгляд? Не может быть. Неужели… неужели и он тоже?.. Что он сделал? Что это, твою мать, значит?

— Он обидел тебя? — Спросил я надтреснутым голосом, мгновенно напрягаясь всем телом.

Она сглотнула и отвернулась.

— Нет. Он бы не стал… Он бы никогда не обидел меня. — Ответила, снова пряча глаза. — Это все я…

Я не смог сдержать облегченный вздох.

— Что «ты»?

— Я все испортила. Как всегда. — Слегка пожала плечами Полина и обняла себя руками.

Я поднялся с кресла и подошел ближе, становясь за ее спиной.

— Любую ошибку можно исправить.

— Эту — нельзя. — Ответила быстро.

— Я в это не верю. Я знаю тебя…

— Нет, не знаете! — Вскрикнула девушка, резко разворачиваясь ко мне лицом. — Вы ничего обо мне не знаете, психолог. Вы ни черта не разбираетесь в людях. — Выкрикивала Полина, тыча пальцем мне в грудь. В ее глазах блестели злые слезы, тело начинало мелко дрожать, я видел, что она на грани истерики, и поднял руки, ладонями вверх, показывая, что я не враг, пытаясь успокоить.

— Полина…

Она не слышала, продолжала кричать.

— Вы не можете мне помочь. Пришли тут… рассказываете жалостливые истории… думаете, я этого заслуживаю? Думаете, мне нужна ваша помощь? Нет, не нужна. Ничья не нужна. Я не хочу… Я не нуждаюсь… Ясно вам? Мне ничего не нужно! — Голос Полины все сильнее звенел от напряжения, она начинала дрожать еще больше, буквально тряслась, по щекам катились крупные слезы. — Я всегда все порчу. Всегда… Я во всем виновата сама. Я все испортила, как вы не понимаете? Я — плохая… Я — уродливая…