У березки я заплакал - Леонид Красников

отведенную ему жизнь раскрыть себя. Вот только точку приложения собственных устремлений я никак не мог найти, и это доставляло мне довольно болезненное и мучительное чувство».

После прочитанного отрывка в моей памяти произошел щелчок, переключивший внимание на события почти сорокалетней давности. Работая в районной газете «Маяк Арктики», я нередко бывал в отдаленных оленеводческих бригадах, близко познакомился с жизнью и бытом пастухов. Буду откровенным: у этих людей я многому научился. И, прежде всего, терпению, с которым они переносили все тяготы своей жизни. Ведь ради дела пастухи нередко удалялись от стойбища на десятки, а то и сотни километров, голодали, испытывали жажду, но не роптали, не ныли, не жаловались на судьбу. Лишь по возвращению на место стоянки, согрев душу крепким горячим чаем, они в спокойном разговоре между собой делились впечатлениями о пережитом.

Как-то я спросил у одного из опытных и уважаемых пастухов, кого можно считать настоящим оленеводом. Ответ был кратким и довольно неожиданным: это человек, который находит в себе силы в холодной юрте, когда постель примерзает к оленьей шкуре, первым подняться утром и растопить печурку».

Эта фраза вспоминается до сих пор, когда ночью или рано утром я поднимаюсь на молитву, которую чаще всего читаю в это, наилучшее, время. Здесь решающую роль играет слово: «Надо!» Чтобы встать из теплой       постели, прервать, казалось бы, продолжающийся приятный сон – на это мне требуются немалые усилия. Но если себя преодолеешь, выполнишь намеченное – сразу меняется настроение, и уже наступающий день окрашиваетчя в более светлые тона.

Среди многочисленных поездок к оленеводам мне особенно запомнилась одна. Был предвечерний час. Короткий зимний полярный день постепенно обволакивался дымкой, тускнел. Пошел при легком ветерке снежок. Мы с бригадиром Иваном Гаврильевичем Слепцовым и несколькими пастухами искали оленей-беглецов, которые ушли далеко от стада. В какой-то момент их небольшая группа во главе с белым вожаком пронеслась мимо нас. Откинув головы и положив рога на спину, олени словно летели над землей в какую-то неведомую даль. Поражали легкость, гибкость и быстрота движения властелинов тундры. От увиденного во мне возникло чувство благодарности за подаренную столь короткую, но прекрасную встречу с миром бесконечно холодной Арктики.

Позже беглецов, блуждавших в поисках ягеля, все же удалось соединить с остальными оленями. Тундра уже погрузилась в полумрак, и бригадир решил не тревожить стадо до утра.

Когда Иван Гаврильевич снял с ездовых оленей упряжь и отпустил их на свободный выпас, он подошел к одной из транспортных нарт и стал что-то нащупывать под шкурами. Вытащив мешок с солью и развязав его, Иван Гаврильевич отколол небольшой смерзшийся кусок. Я не удержался и спросил, для чего он это делает – ведь оленей уже поблизости не было. В ответ услышал следующее.

– Старый передовик у меня есть, однажды, в пургу, он спас мне жизнь. Не могу я просто так с ним расстаться, рука не поднимается. Пусть живет, пока совсем не станет плох. Ты стой рядом со мной, но не шуми, олень очень пугливым стал после того, как один пастух ранил его в ногу.

Отойдя в сторону от юрты, пастух начал потихоньку посвистывать. Ждал недолго, пока из темноты не показалось небольшое пятно. По мере приближения оно превратилось в бурого оленя. Прихрамывая, олень осторожно подошел к Ивану Гаврильевичу и, все еще побаиваясь, вытянул к нему свою морду. Вскоре животное уже жадно слизывало лакомство с ладони оленевода.

В лунном свете я успел заметить блеск больших круглых глаз оленя. Даже показалось, что они излучают ответную благодарность.

Покончив с солью, старый олень снова обратил свои глаза к пастуху. Через несколько секунд, продолжая облизываться широким языком, он отвернулся и стал медленно удаляться. Постепенно фигура оленя скрылась за небольшим пригорком. Иван Гаврильевич еще постоял в раздумье, а потом, молча, отправился в юрту. Я последовал за ним.

…Сцену без слов я вспомнил, когда прочитал размышление Николая об оленеводстве – самой древней и самой родной профессии эвенов, живущих в наиболее северных районах Якутии. В словах молодого человека я уловил как бы «измену» традициям предков, среди которых всегда высоко ценились истинно человеческие качества – доброта, любовь к природе, готовность помочь друг другу, взаимоуважение… И в то же время размышления Николая о том, что у него возникла острая потребность достичь в жизни чего-то большего, вызвали желание продолжить знакомство с его повествованием.

«Демобилизовавшись, я прилетел в Тикси, где жил родной дядя. В июле как раз началась короткая арктическая навигация, и он предложил мне несколько месяцев поработать в рейдовой бригаде, занимавшейся сплавлением леса из бухты к стоящим вдалеке морским судам.

Вы, Леонид Владимирович, как журналист, возможно, знакомы со спецификой этого труда. Если нет, то я напомню. По Лене сплавляется в плотах лес и заводится в надежно укрытую бухту Тикси, которая как раз расположена в устье реки. Здесь лес делится на секции, состоящие из множества связанных тросами пучков – они находятся внутри как в кошеле, окруженные бонами из бревен, предохраняющих лес от распускания в открытую воду. На дальнем рейде стоят суда с плавучими кранами, к которым с помощью катеров подводятся секции с лесом под погрузку. Расстояние от берега может достигать до десятка километров. Ближе морские суда подойти не могут – бухта засорена бревнами-топляками.

Рабочие рейдовой бригады, обычно по три человека, закреплены за одним катером. По команде диспетчера катером буксируется одна из секций с лесом в море под погрузку. Там рабочие закрепляют лес к судну и плавкрану, а после погрузки уводят пустые боны обратно в бухту. Вроде все просто, но случаются и очень сложные ситуации – чаще всего, когда море штормит.

Я согласился до октября поработать в навигацию. Мне хотелось сменить солдатскую форму на новую гражданскую одежду, для чего требовались немалые деньги. К тому же, к делам хозяйства можно было пока не приступать – началась летняя напряженная пора, и стада оленей ушли далеко, до пастбищ добраться было трудно.

«Бурун», «Ветер» и «Волна» – так назывались в рейдовой бригаде три катера. Меня определили на «Бурун», где капитаном был Алексей Николаевич Попов. Как мне потом удалось узнать, эта навигация была для Попова не первой. Жил он с семьей в одном из городов на Волге, а на лето устремлялся в Тикси на дополнительные заработки.

Мне повезло с капитаном: ранее таких людей в своей жизни я не встречал. В рубке на катере была абсолютная чистота и ничего лишнего. Вот только в одном месте висели три небольшие иконки. Алексей Николаевич периодически на