Хронос. Ледяной поход - Дмитрий Алексеевич Митюшин

расплылось по телу. Давно не пил, в голову слегка ударило. Но быстро прошло.

Анфиса что-то щебечет о довоенной жизни. Что у них было хорошее, крепкое хозяйство. Мужа в пятнадцатом на фронте убили.

— Знаешь, как плохо одной, без мужика? — всхлипнула женщина, как показалось, нарочито.

— Не знаю. Я без мужика никогда не жил.

Хозяйка сначала уставилась на него, потом рассмеялась. До Тохи тоже дошла двусмысленность фразы. Он тоже заржал, согнувшись пополам.

Отсмеявшись и вытерев слёзы, Тоха спросил:

— А дети у тебя есть?

Женщина тут же погрустнела:

— Нет. Не дал Бог. И к бабке-знахарке ходила, и даже доктор учёный из Харькова приезжал.

Программер решил съехать с грустной темы.

— Слушай, а когда Прилуцкий обещал прийти?

Анфиса секунду подумала, закатив глаза к потолку:

— Да, кажись, завтра. С утра. Грозен больно друг-то твой. Я уж ему, хай до весны у меня поживёт. А он, нет, только пять дней.

— У меня жена только что погибла.

— Прости, прости. Но, Антош…

При этом слове Тоха вздрогнул. Так его Настя называла.

— Выпей ещё, — Анфиса налила стопку. — Выпей.

— Не буду.

— Выпей, выпей. И хватит на этом.

Программер махнул ещё стопарик. Поспешил заесть картошкой.

— Антош. Прости меня, глупую бабу, если что не то скажу. Но ведь… Настю твою не вернёшь, а я вот, живая. Молодая. Оставайся со мной, Антош.

Тоха отвернулся.

— Мне на Дон надо.

— Зачем?

— Генерал Корнилов собирает добровольческую армию.

— Так и знала, что ты барчук. Куда уж, простым крестьянским бабам, до вас.

— Не барчук, а офицер.

Она встала и подошла близко-близко. Вот ведь зараза! Положила руку на плечо.

— Антош, дался тебе этот Дон, Корнилов! Оставайся. А с другом твоим как-нить договоримся. Чай, тоже человек. Понимать должон.

Тоха посмотрел ей в лицо и грустно усмехнулся.

— Анфис, на кой я тебе. Я ж по хозяйству ничего делать не умею. Я ж обычный программер.

— Хосподи! — всплеснула руками женщина, — как же тебя угораздило, миленький. А ведь такой молодой ещё. Но ничего. Я всё умею, — и провела рукой ему по волосам, — я очень хозяйственная. Только оставайся.

Тоха вздохнул. Н-да. Видать оголодала тётка без мужика. Но он-то тут причём? Ему в этом времени задерживаться не резон. Уже не резон.

— Друг твой мне тут одну вещицу диковинную оставил. Кажет, коли опасность какая, сожми её, и я зараз явлюсь, як чёрт из табакерки.

Сердце у Тохи тут же заколотилось.

— Что за диковина? Покажи.

— Сейчас.

Анфиса быстро подошла к комоду и вытащила из шкатулки какой-то предмет. Вернулась и протянула Тохе брелок в виде сердечка. Программер взял девайс.

— А нажать надо вот так, — и показала на воздухе, будто что-то невидимое сжимает двумя пальцами.

Интересно. Тоха повертел брелок в руках. Брелок вполне может быть и радиомикрофоном, и приёмопередатчиком.

— Ян, если ты меня слышишь, срочно приходи, — произнёс программер.

Тишина.

— Никак сказывся? — всплеснула руками Анфиса. — С вещью гуторишь!

— Ян, мать твою, — прорычал Тоха, — приходи. Или я… или я этот брелок расхреначу к чертям собачим.

Тишина. Да, угроза так себе. Они этих брелоков могут понаделать с туеву хучу.

— Слушаю тебя, Антон, — отозвалось «сердечко» голосом Прилуцкого.

— Хосподи! — подскочила Анфиса. — Царица небесная! — и перекрестилась.

— Приходи. Срочно. Есть разговор.

— Антон, ночь на дворе. До утра не терпит?

— Нет. Приходи.

— Хорошо. Скоро буду.

* * *

Чуть позже. Немного за полночь.

— Ты… зз… знаешь, к… к… какая… она… была? — уже в который раз вопрошает пьяный в дрова Тоха, сидя лишь в исподней рубашке и штанах. — Ззз-наешь?

Прилуцкий ответил, тоже едва ворочая языком.

— З… знаю. Она… б… была… к-к… классная.

— Нне-е-е-е, ты нн–не ззз-знашь!

Тоха посмотрел на расплывающийся стол, оглядел покачивающуюся, словно каюта в шторм, комнату, всё поплыло, разводилось, расстроилось. Комната вновь качнулась. Программер схватился за стол.

— Ххххде мы? А? А-а-а-а, — он махнул рукой. — Нн-неважно. Ннн-наливай.

Булькнула принесённая Прилуцким водка. К закуске Тоха даже не притронулся.

— Нне-е-е-е, ты не ззз-знаешь! — повторил попаданец. — Она… ангел. А ты, вввыы… д… даже ннн-на… помощь… ннн-не пришли. Она бы… была жжж-жива, — программер всхлипнул и утёр ладонью лицо.

— Ввв-выпьем, — предложил Прилуцкий.

Тоха кивнул. Голова упала на грудь и с трудом поднялась. Программер вылил в себя стакан водки. Положил руки на стол и опустил голову.

— Я… иии-её… сссс-собой…

— Помоги, — как сквозь вату донёсся голос капитана.

Кто-то поднял с двух сторон под руки. Тоха огляделся. Трое Прилуцких и три Анфисы куда-то его волокут.

— Гыыы. Ребята… ввв-выы… такие… классные. Я… ввв-вас… фф-фсех… ик… ой… ффф-фсех… люблю. Вв-вот.

— Идём, идём, любитель, — улыбнулись все три Анфисы и вместе с Прилуцкими куда-то его потащили. — Спать уж пора.

Программера аккуратно положили на кровать. Анфисы стали его раздевать.

— Поедимти-и-и… в… нн-номерааа-а! — завопил Тоха.

— Т-ш-ш-ш, — прошипели Анфисы, — эка тебя как развезло.

Программер стал проваливаться в сон. Сквозь дрёму донёсся совершенно трезвый, как показалось, голос Прилуцкого:

— Вот это добавишь утром в питьё.

— Ннн-нии нн-надо, — прогундосил Тоха, и его накрыла темнота.

* * *

Ночью. Там же.

Огненная стена печёт, и кажется, ещё пару секунд, и программер поджариться. Но нет. Гул пламени, горячо, невыносимо, языки пламени лижут тело, но оно не разрушается. Тоха вопит.

И тут голос. Тихий, женский голос.

— Шагни. Шагни вперёд.

Тоха не двигается. Голос шепчет снова:

— Шагни.

Голос знакомый. Где он мог его слышать.

— Не бойся, любимый. Иди.

Любимый? Это может быть только Настя. Но где она?

Тоха завопил и шагнул. Боль на мгновение усилилась и прошла. Исчезла. Темнота. Другой голос, тоже женский:

— Что случилось, милый?

Программер ответить не успел. Будто ветром затянуло в трубу. Тоха вновь завопил.

Тишина. Вокруг туман. Дальность видимости не определить. Взгляду не за что зацепиться.

— Эй! — крикнул Тоха.

Голос прозвучал глухо.

Тишина. Лишь сплошная молочно-белая пелена. Программер посмотрел под ноги. Идеально ровная уходящая вдаль ровная тёмно-серая поверхность и… на ногах зелёные шлёпки-«вьетнамки», в которых переместился в это время. И та же самая одежда!

«Вот чёрт! Что за хрень? — подумал попаданец. — Фигня, разберёмся».

Присел и потрогал рукой «землю». Чуть тёплая и гладкая. Очень гладкая, но обувь не скользит.

Лёгкое движение вверху заставило поднять голову. В небе, если это марево можно называть небом, медленно проступает прогалина. Голубая, словно весеннее небо. В прогалине постепенно, будто на фотобумаге в проявителе, проявляется огромное женское лицо, плечи, лиф платья.

У Тохи перехватило дыхание.

Настя!

У жены та же причёска, с какой он увидел её впервые, когда приехал к Голицыным, и то же розовое платье. Княжна смотрит нежным, ласковым взглядом. На губах играет лёгкая улыбка.

Тоха медленно поднялся.

— Настюш, — хрипло произнёс программер, — прости, родная.

Княжна улыбнулась. На щеках проступили ямочки, в глазах запрыгали весёлые искорки. Жена чуть заметно кивнула.

Тоха сглотнул вставший в горле ком. Из глаз покатились слёзы.

Рядом с женой протаяло такое же окошко, того же весеннего цвета. В нём появился Роман. Также по грудь, в форме поручика сорок четвёртого Камчатского пехотного полка. На голове фуражка.

Тоха опешил.

— Ром, ты… что? Тоже?

Князь ничего не ответил, лишь грустно улыбнулся.

Изображение жены и друга медленно растаяли.

Издалека доносится тихий, тихий голос. Вот он чуть громче. Ещё громче. Мужской, сильный и неприятный. Вот уже различаются слова. Язык незнаком.

Неожиданно голову пронзает острая боль. Каждое слово незнакомого языка словно вбивается в голову, отдаваясь новой болью. Тоха сжал виски и застонал.

Голос становится громче, сильнее и ещё неприятнее. На самой высокой ноте в голову вилось последнее слово. Боль такая, что Тоха упал на колени.

— А-а-а-а! — вырвалось у него из горла.

Но раскатистого звука не получилось.

Громкий и приглушённый, будто сквозь вату, вопль.

* * *