Хронос. Ледяной поход - Дмитрий Алексеевич Митюшин

Видать, «съехать на базаре» не удастся.

Бородач повёл рукой с зажатой нагайкой вокруг:

— Я — хозяин этих краёв. Любая девка или баба здесь моя. Право первой ночи. Слыхал?

Начитанный гад. И он здесь главный.

— Так хозяин? Или бандит?

Главный рассмеялся. Вытер рукой глаза.

— Уф, рассмешил! Давайте, хлопцы, хватай её и ко мне. А ты, мил человек, — он указал нагайкой на программера, — руку из кармана вытащи.

Двое «хлопцев» соскочили с коней и пошли к Тохе с Настей.

Медлить больше нельзя. «Это — конец! — решил попаданец. — Но Настю я им не отдам!»

Сейчас ему на развороте удобно выстрелить в бородача. А Настя очень хорошо может пальнуть в этих двух.

— Твои — двое. Мой — главный, — шепнул Тоха.

— Да, милый.

Тихо скомандовал:

— Давай!

Тоха разворачивается, вытаскивая руку из-за отворота полушубка, и направляет револьвер на бородача. Княжна вскидывает револьвер. Тоха жмёт на спуск. Выстрел. Бородач усевает поднять коня на дыбы и сваливается на землю. Два сухих выстрела. Вскрик. Кто-то из бандитов упал к ногам. Другой, подскочив, схватил Настю за вооружённую руку. Княжна ударила мужика ногой по голени, Тоха с разворота — рукояткой в висок. Хрустнула кость.

Четвёртый всадник взмахнул шашкой. Время замедляет бег. Шашка приближается к голове. Программер с трудом поднимает руку с револьвером. Глухой, тягучий выстрел. Шашка разворачивается и бьёт Тоху по голове плашмя.

Бум! Вспышка боли и темнота.

Программер очухивается от прикосновения чего-то холодного. Снег. Вскакивает, голова отдаётся болью. Всадник, ударивший шашкой, лежит на спине в десяти шагах.

— Антош, — в паре метров от него Настя.

Тоха осматривается. Вроде тихо. Глядит на жену.

— Фу. Кажись всё.

Движение слева и клацающий звук. Программер оборачивается. Бородач вскакивает и с позиции «с колена» целится из карабина в княжну. Время и пространство снова будто загустевают. Тоха не видит, чувствует, как палец бандита давит на спуск. Спусковой крючок надавливает на спусковую пружину, шептало соскальзывает с боевого взвода. Пружина, разжимаясь, с силой посылает вперёд ударник, и тот бойком разбивает капсюль патрона. Медленно загорается порох, и пуля ввинчивается в нарезы ствола. Тоха с трудом вытягивает руку с револьвером в сторону бандита. Тело движется, будто в вязком строительном растворе. Главное встать между Настей и пулей. Яркая каракатица расползается вокруг ствола, и оттуда выплывает, на миг блеснувший латунью, остроносый цилиндрик. Программер трижды жмёт на спуск.

Бу-у-у-м!

Бу-у-у-м!

Бу-у-у-м!

Куда полетели его пули, неважно. Тоха видит лишь плывущую к нему пулю бандита. «Давай, давай, сука, скорее. Вот он я!» — шепчут непослушные губы.

Нога подгибается, поскальзывается, и Тоха медленно оседает. Пуля приближается. Попаданец пытается извернуться, подставить грудь. Нет, не успевает. Подставить руку! Пуля прошивает рукав, не задев плоть, и уходит дальше. Тоха шлёпается на покрытую снегом землю. «Нет, мать твою! — мысленно орёт Тоха. — Ламер грёбанный!»

Сзади вскрикивает Настя. Темнота в глазах. Провал в памяти.

Как и первый раз в чувство привёл холод. И первая мысль: «Где Настя? Блин! Чёрт!»

Тоха вскакивает на четвереньки. Вон она. Лежит на боку. Тоха быстро преодолел разделяющие их пять шагов.

— Насть. Что? Где?

Он осмотрел одежду. Под левой грудью в тулупчике дыра.

— Настюш, как же так? Блин!

Девушка открыла глаза.

— Вот как… получилось… любимый, — с трудом прошептала Настя. — Прости… меня… родной… мой. Я умираю… Это… совсем… не страшно. Потому что… была… твоей. Я люблю… тебя.

— Настенька! Держись моя хорошая! Не умирай!

— Антош… мне… холодно… обними… меня. Поцелуй…

Тоха прижал к себе Настю. Коснулся губами холодных губ. Настя ответила на поцелуй. По телу пробежала судорога.

— Не-е-е-т! — завопил Тоха, крепче прижимая к себе жену.

В газах поплыло, и наступила темнота.

25. Анфиса Полоскина

(Харьковская крестьянка, вдова)

6 (19) декабря 1917 г.

д. Акимовка, Харьковская губерния

Анфиса вышла из погреба и, поставив на землю мешочек с картошкой и салом, повесила на дверь замок. Запахнула фуфайку, подняла мешок и шагнула к калитке. Она уже подошла к двери, когда донеслись крики «Эй! Стой!» и шлёпающий стук лошадиных копыт по грязной, чуть промёрзшей земле. Молодая женщина затаилась около двери.

Сквозь пелену падающего снега видно, как четвёрка всадников окружила двоих. Всадников сразу не признала. Очень похоже, бандиты из Сосновки, что в двадцати верстах отсюда. Больше некому. Фигура одного всадника напоминает Порфирия Красюка. Главного.

Называют себя новой властью. На деле — бандиты. Весь сахар отняли. Хорошо картоху с салом и соленья не тронули.

«Что за несчастные теперь им попались? — подумала Анфиса, вытягивая шею, чтоб получше рассмотреть. — Судя по фигурам, мужик и баба».

Не слыхать, о чём говорят.

Бум! Бум!

Анфиса вздрогнула.

«Да они ж палят друг в друга! — не сразу догадалось женщина. — Мужик с бабой — в бандитов, те — в них».

Всё закончилось очень быстро. Резкий выстрел, тут же следом три сухих, приглушённых.

Ещё два.

Всё.

Тишина.

Раздались причитания. Непонятно, мужские, женские. Последовавший за ними громкий крик-вой «Не-е-е-е-т!» заставил сердце молодой женщины сжаться.

Очень хочется посмотреть, что произошло. И страшно. Анфиса огляделась. Из соседних домов никто не вышел. Даже свет не зажгли. Люди отучились выходить на крики.

«Хорошо, ставни на ночь закрыла, — сообразила она. — В комнате и кухне горят свечи. Так бы далеко было б видать».

Анфиса положила мешочек со снедью в сени и не спеша пошла на место побоища. Никто не шевелится. Лишь кони бродят неподалёку. Это ладно. Те, что на двух ногах, страшнее и опаснее.

Первый. Труп? Нет? Проверять не хочется. Точно. Один из бандитов. Как его звали, не помнит.

Вот и парочка. Угадала. Мужик и баба. Лежат рядом. Мужик чуть привалился на бабу. Анфиса подошла ближе и присела на корточки, озираясь. Нагнулась, чтоб получше разглядеть.

Баба очень молодая. Девка. Красивая. Глаза глядят в небо. Изо рта вытекает тонкая струйка крови. Анфиса провела ладонью девке по глазам.

У мужика голова окровавлена. Крови чуть. Шапка валяется рядом. Женщина перевернула мужика. Ровесник Анфисе. Может, чуть моложе. На лице небольшая поросль. Расстегнула у мужика полушубок и приложила ухо к груди. Сердце бьётся. Жив!

Она ещё раз осмотрелась. Неподалёку ещё три тела.

Подчиняясь внутреннему импульсу, Анфиса быстро сбегала в дом и принесла одеяло. Кряхтя переложила на него раненого и волоком потащила до хаты.

Дома положила на кровать в комнате, что двумя окнами выходит на место побоища. Мужик всё ещё без сознания. Лишь бы Богу душу не отдал! Анфиса осмотрела рану. Голова не проломлена, просто кожа чуть-чуть содрана. Кровит. Но не страшно. Быстренько перевязала голову.

«Интересно, кто та девка? — думает Анфиса. — И кем приходится мужику? Хотя уже без разницы. Померла ведь».

Женщина выскочила в сени и открыла дверь. И тут же замерла на пороге. Там, откуда она притащила мужика, слышны голоса. Аккуратно выглянула. Около тел бандитов двигаются с дюжину силуэтов. Несколько светильников выхватывают тела на снегу. Два силуэта отделились и пошли в её сторону. Анфиса вернулась в сени и аккуратно прикрыла дверь на засов.

Быстро-быстро забилось сердце. Через десяток секунд раздался стук в дверь. Сердце на миг остановилось и помчалось галопом. Анфиса прикрыла рот ладонью, чтоб не закричать. Очень жутко выглядели фигуры. Стук повторился.

— Открывай, хозяйка! — потребовал грубый голос.

Анфиса затаилась и перестала дышать.

— Открывай! Мы знаем, что ты дома. Сейчас дверь вынесем и хату спалим.

Анфиса сняла засов и открыла дверь. В лицо ударил свет. Прежде чем зажмурится, женщина увидела два высоких мужских силуэта. Один в шинели и солдатской шапке, другой — в кепке и куртке.

— Где он?

— Кто?

— Не дури. Где он?

— Там. В комнате.

— Веди.