Провинциальная история - Карина Демина

В конце концов, Стася не по своей воле здесь. И ничего плохого делать не собирается. И вообще, если бы она могла уйти сама, она бы ушла.

На мгновенье мысль показалась вполне здравой: собрать котят и тихо-тихо сбежать, пока хозяева не очнулись. Но острые коготки пробили ткань и вошли в плечо, намекая, что следует быть настойчивей в своих стремлениях.

Кровать же приблизилась.

Точно, огромная.

Столбы, на которых возлежит балдахин, каждый со Стасину ногу. И резные, то ли виноградом увитые, то ли еще какими-то цветочками — в темноте не разобрать. Тяжелый полог прихвачен шнуром, и… видно, что кровать пуста.

Бес, вывернувшись из рук, решительно сполз на пол, чтобы в один прыжок оказаться на кровати.

— Что ты творишь! — Стася попыталась дотянуться до наглеца, а то ведь покрывало светлое, нарядное, и сомнительно, что хозяева этого места обрадуются подарку в виде темных мелких волосков на этом вот атласе. — Слезь немедленно!

Бес перекатился на середину кровати, куда Стася не доставала, и вытянулся, всем видом показывая, что всю жизнь о подобном месте мечтал. И вообще ночь на дворе, спать надо, а не за котами гоняться!

— Урм, — произнес он, переворачиваясь на спину. — Мр-р-ра…

Ответом ему стал чей-то протяжный вздох, от которого у Стаси по спине мурашки побежали.

…той ночью она так и не заснула, до самого утра просидела в кресле, глядя на кровать, Беса и думая… в общем, обо всем и сразу.

А когда за окном забрезжил рассвет, Стася поняла, что попала: в ее мире солнце было одно. И… и она опять ущипнула себя, надеясь, что все-таки спит, и что все-то ей, включая пожар, примерещилось.

Бывают же реалистичные сны?

Бывают.

Но оказалось, что это не Стасин случай.

…то утро началось с пения птиц, кошачьего протяжного воя и Фиалки, что решила, будто спать у Стаси на коленях куда удобнее, чем на ковре.

…и сейчас она свернулась калачиком, подставив горбатую уродливую спинку свою под детскую ладонь. Ее урчание, тихое, едва различимое — все же Фиалка была совсем крохой — успокаивало.

И убаюкивало.

Девочка честно пыталась не спать, но…

— И вот что мне с ними делать? — поинтересовалась Стася тихо. А Бес, как обычно, до ответа не снизошел, но запрыгнул на столешницу, прошелся и, остановившись рядом с Лилечкой, тронул ее лапой.

— Тише ты… надо бы перенести, но… не уверена, что подниму.

— Я подниму, — маг все-таки вернулся и, что характерно, дорогу на кухню отыскал. То ли исконно мужские инстинкты подсказали, то ли Евдоким Афанасьевич смилостивился. — Куда ее нести?

Говорил он шепотом.

— Не знаю, — честно ответила Стася. — В спальню? Здесь их много… только погодите.

Она хотела поднять Фиалку, но та вдруг заворчала грозно, рассерженно, и всеми четырьмя лапами вцепилась в девочку.

Подругу нашла?

Пускай.

Стася слишком устала, чтобы возражать.

— Обеих отнесу, — решил маг. — Они легкие. А вы тоже идите, я сам отпишу ее отцу, да и вообще… разберусь.

Кто-то хмыкнул этак, недоверчиво.

— Еда в подвале. И тут тоже, — Стася махнула рукой. — Что найдете…

— Найду.

Он улыбнулся.

И…

…не ей на добрых молодцев зариться. Поцеловала? Вот и хватит. Не все сказки заканчиваются свадьбой.

Стася подавила вздох, а Бес, чувствуя ее настроение, поднялся на задние лапы, передними упираясь в колени, и заурчал громко, утешая. Мол, на кой тебе какой-то там молодец, когда у тебя котик имеется?

А и вправду, на кой?

…я долго учился, поэтому несколько задержался в развитии.

Из чистосердечного признания некоего Маркуса А., пойманного за попыткою сжульничать в игре и едва с того не лишившегося что руки, что ученое головы.

Девочку Ежи отнес в гостевую спальню. Комната, пробужденная от многолетнего сна, уже успела подернуться легкою пеленой пыли. Увял букет в фарфоровой вазе.

Облетели лепестки, скукожились сухою бумагой. А в остальном… комната как комната. Разве что мебель тяжеловатою кажется, громоздкой.

Кровать огромна.

От постельного белья едва уловимо пахнет лавандой и самую малость — плесенью.

Ничего. За одну ночь, глядишь, ничего-то и не случится.

Перина мягка.

Одеяло невесомо. И девочка почти теряется под ним. Не удержавшись, Ежи коснулся лба, проверяя состояние.

…Аннушка угасала медленно, и казалось, с каждым днем становилась все бледнее, будто кто-неведомый стирал ее, обрывая нить за нитью, что связывали Аннушку с миром.

Лилечка улыбалась во сне.

И казалась такой яркой, но… характерные повреждения энергетической структуры Ежи сразу отметил, пусть и не столь сильные, чтобы требовали постоянной подпитки.

Странно.

Если болезнь диагностировали давно… сколько ей лет? Девять? Рост и вправду замедлился, с виду больше пяти лет не дашь, но вот, судя по состоянию тонких тел, девочка проживет еще год.

Или два.

И выходит, что мастер-целитель, несмотря на возникшую к нему иррациональную неприязнь, хорош.

— Спит? — тихо поинтересовался Евдоким Афанасьевич, позволив себе заглянуть в комнату. — Моя матушка обставляла. Она любила дом. А дом любил ее. Когда она ушла… стало сложнее.

— Ваша жена…

— Не испытывала особого желания возиться с этим местом. Дом платил ей равнодушием, — душа коснулась стены. — И в этом тоже есть моя вина. Но ты, маг, поспеши. Времени до утра осталось немного.

— А что случится утром?

Евдоким Афанасьевич пожал плечами:

— Как знать. Тут теперь каждый день что-нибудь да случается. Да и ребенку здесь не место…

…и Козелкович, показавшийся Ежи человеком действительно беспокоящимся за свою дочь, верно, места себе не находит.

Ежи вернулся на кухню.

Шкатулку, щедро украшенную что резьбою, что тончайшими пластинками перламутра, он поставил на стол. Принюхался. Осмотрелся. И с величайшей радостью обнаружил, что холодильный ларь работает и, что самое важное, он далеко не пуст.

Молоко.

Сыр.

Хлеб. Что еще нужно для счастья оголодавшему магу? А теперь Ежи явственно осознавал, что голоден. Правда, у хлеба и сыра имелся какой-то едва ощутимый странный привкус, но отравлены они не были. А привкус… в студенческие времена, помнится, случалось ему потреблять сыр с плесенью далеко не благородной. Ничего. Жив остался.