Провинциальная история - Карина Демина

Любопытно.

Ступает Ежи осторожно. Ему вдруг становится страшно, что само его присутствие навредит, что комнате, что этой вот заброшенной башне. На пушистом ковре остаются следы. А холод… холод не уходит, этот холод подернул стены изморозью, посеребрил железные подставки, да и сами солнечные камни покрылись толстым слоем сизого льда.

— Почему…

— Обратный эффект. Реакция Шаторского…

— Никогда не слышал.

— Чему вас только учат, — Евдоким Афанасьевич покачал головой, всем видом своим выражая неодобрение. — Один из фундаментальных законов.

Ежи коснулся камня.

Холодно, мать его.

— В месте, где происходит одномоментный выброс энергии, величина которого превышает критическую по шкале Егорьева-Окунева, образуется локус дестабилизированной негативной силы.

Кроме холода не ощущалось ничего.

И тянуло убраться поскорее.

Но Ежи упрямо стиснул зубы. Он заставил себя положить руки на ледяной кокон и сосредоточился. Солнечный камень ощущался… да примерно, как накопитель и ощущался, только большой. Стоило потянуться к нему, и он, очнувшись, сам принялся тянуть из Ежи силу.

— Находиться долго здесь не рекомендую, — проворчал давно почивший маг. — Негативная сила имеет обыкновение сказываться на живых… негативно.

— Тогда…

Камень слабо засветился, позволяя разглядеть не только сумеречные очертания мебели, наполнявшей комнату. Гостиная и есть.

Ковер на полу.

Картины на стенах, и вновь же слишком темно, чтобы разглядеть детали. Столик. Пара кресел. Одно изящное, хрупкое, с резною гнутою спинкой, которую покрывала ледяная короста. Второе куда как больше.

Тяжелее.

Массивные ножки его тонули в ковре, скалились резные волчьи головы на подлокотниках, казавшиеся столь живыми, что Ежи стоило немалого труда не отпрянуть. Он, зачарованный этими головами, не сразу обратил внимания на того, кто скрывался в глубине кресла.

Сперва он заметил желтоватые ладони, возлежавшие на загривках волков, будто сдерживавшие их, недовольных появлением чужака. Потом…

— Да, много воды минуло, — Евдоким Афанасьевич поморщился. — Вынужден признать, что физическая моя оболочка за прошедшие годы претерпела некоторые изменения…

Мертвец был… мертвецом, как бы ни странно сие звучало.

Старым.

Иссохшим. Его голова упала на грудь, и пыльные пряди волос скрыли лицо. Ежи отвернулся, испытывая до крайности неловкое чувство, будто случилось ему ненароком увидеть нечто, донельзя личного свойства.

— Не стоит печалиться, молодой человек, это лишь оболочка…

— Возможно… если бы вы позволили, я мог бы… у вас ведь имеется семейная усыпальница?

Несомненно, таковая была. Старый дом да без усыпальницы? Это просто-напросто невозможно.

— Я бы мог перенести вашу… ваше…

— Тело, — подсказал Евдоким Афанасьевич. — Это весьма любезно с вашей стороны, однако пока я попросил бы вас оставить все, как есть. И вовсе старайтесь не прикасаться здесь ни к чему лишний раз. Как понимаю, о свойствах негативной энергии вы понятия не имеете?

— К сожалению…

— В таком случае… левее, вот там… видите? Шкатулка, украшена головой волка. Только руками пока не берите.

Ежи молча стянул служебный кафтан, изрядно пострадавший нынешней ночью.

— Вот так, — одобрительно кивнул Евдоким Афанасьевич. — Надеюсь, контуры сохранились в целости, и тогда вам нужно будет лишь напитать их силой. А где вы, простите, учились?

— В университете, — Ежи не без труда поднял шкатулку, с виду небольшая и весьма изящная, она оказалась неожиданно тяжелой. И из кафтана норовила выскользнуть, обжечь холодом пальцы.

— Что-то незаметно…

Если вам кажется, что жизнь пошла как-то не так, успокойтесь. Скорее всего, вам не кажется.

Наблюдение, сделанное электриком Петровым на закате карьеры, после встречи выпускников, на которую он вновь не явился ввиду наличия Очень Важных Дел.

С детьми Стася не то чтобы вовсе не ладила или, упасите боги, не любила, отнюдь, скорее уж обстоятельства ее жизни сложились так, что если и приходилось иметь дело, то с детьми изрядно подросшими, которых-то и к детям причисляли весьма условно, в силу возраста.

А вот такие…

Маленькие чтобы, полупрозрачные, будто сказочные феи… и глядящие так, будто Стася вот прямо тут чудо сотворит.

Она бы и сотворила, но…

— Идем, что ли, — сказала она девочке, которая не выглядела испуганной, хотя следовало бы. Вот сама Стася, помнится, жуть до чего перепугалась, в этом доме оказавшись.

И помня о том своем страхе, Стася протянула руку.

А девочка ее взяла.

Собственная ее ладонь оказалась мало того, что хрупкой, будто изо льда сотворенной, так еще и холодной до крайности.

— Ты замерзла?

— Нет… не знаю. Я всегда мерзну, — сказала Лилечка.

— Тогда пойдем на кухню. Там огонь.

В доме имелись камины, в каждой комнате, порой до того огромные, что в них не то что быка — слона спрятать можно было. Однако Стася понятия не имела, как с этими каминами обращаться. С кухонной же плитой у нее поладить получилось.

Девочка не спорила.

То ли воспитанной была, то ли слишком уставшей. И на кухню она спустилась, и оглядевшись, сама забралась на высокий стул.

Стася налила молока.

Подумав, отломала и кусок хлеба, пусть несколько подсохшего, но все одно вполне съедобного. Нет, может, конечно, двухсотлетнее забвение как-то и повлияло на продукт, но ничего другого все равно не было. Да и сама Стася хлеб ела.

Ела и жива осталась.

— Спасибо, — весьма вежливо сказала девочка.

— Пожалуйста, — Стася подавила зевок. — Ей молока не давай…

Она ничуть не удивилась, когда из пышных складочек на платье Лилечки высунулась знакомая морда. Ну как морда, мордочка, треугольная, лопоухая и большеглазая.

— Почему?

— Нельзя. Молока точно нельзя. Потом живот болеть будет.

Лилечка серьезно кивнула. А вот Фиалка обиделась. Она раскрыла пасть и издала тонкий мяв.

— Точно говорю, что будет, — Стася налила молока и себе. Подумала и наполнила еще одну кружку. Молодец, может, и сказочный, но что-то подсказывало, что аппетит у него вполне реальным окажется.

Мужики, они вообще прожорливые.

Даже в сказках.