Сова по имени Уэсли - Стэйси О'Брайен

Дома я в который раз за все годы нашей совместной жизни излила душу Уэсли.

– Уэс, мне так горько, что мы с бабушкой так и не поговорили о том, что у нас обеих были сипухи, – сказала я.

Он отвлекся от чистки своих перьев и пару раз нежно потерся клювом о мое лицо.

Уэсли вообще постоянно прихорашивался, но дважды в день он проводил генеральную чистку, от которой его было довольно сложно чем-либо отвлечь. Он тщательно чистил каждое перышко, и эти сеансы длились у него как минимум по часу. Иногда я зарывалась лицом в его сладко пахнущие перья и следовала носом за его клювом.

Он соблюдал полную симметрию. Вытаскивая вылезающее перо с одного бока, он неизменно вытаскивал соответствующее перо с другого. Если с правого бока он выщипывал у себя третье вторичное маховое перо, то через пару минут компанию ему на полу составляло третье вторичное маховое, с левого бока. Двигая кожей, Уэсли мог переместить любое перо на теле так, чтобы иметь возможность дотянуться до него клювом. Иногда у него целый бок «съезжал» ближе к груди, чтобы ему было удобнее его вычищать, а потом возвращался на место. Я знала эту его процедуру, как свои пять пальцев.

– Однажды я все расскажу бабушке о тебе, Уэсли. Может, даже соберемся все вместе – бабушка и Умсель, ты и я.

Уэсли расправил крылья и принялся за свои длинные, роскошные маховые перья. Они у него линяли реже прочих – одна пара вылезала где-то недель за шесть. Каждый раз, когда приходило это время, он сначала махал крылом и дергал за перо, расшатывая его, а потом выдирал. Обычно он сам играл со своими перьями. Я пыталась забрать их, пока он их не растерзал – для меня они были бесценны. Однако в тот раз Уэсли меня опередил. Вытащив клювом старое перо из крыла, он протянул его мне. Я очень удивилась, искренне поблагодарила его и поставило перо в вазу, чтобы ему было видно свой подарок. Но Уэс еще не закончил. Следовало еще вытащить соответствующее перо из другого крыла. Уэс развернулся, дернул и протянул мне еще одно перо, абсолютно идентичное первому, не сводя с меня своих непроглядно черных глаз.

Дедушка так и продолжал играть на ударных и обучать этому других. По прошествии приличествующего количества времени у его порога стали ожидаемо появляться женщины, норовившие скрасить его одиночество. Дедушка с неизменной вежливостью благодарил каждую из них за заботу и внимание, но говорил, что его сердце покоится вместе с моей бабушкой. Он до самого конца оставался верен своей любви. Таков был Путь Совы.

Годы, проведенные мной в лабораториях, на лекциях и за чтением учебников утвердили меня во мнении, что наш мир – это настоящее чудо, исполненное глубокого смысла. Наука с каждым годом делает новые, все более поразительные открытия, но вместе с этими открытиями возникают все новые и все более сложные вопросы. Мы словно копаем твердую землю руками, пытаясь прорыть путь до Китая, и яма выходит совсем не глубокая. Многие ученые сейчас склоняются к тому, что в мире существуют вещи, которые наука не сможет объяснить никогда. Так, в частности, считали многие физики в Калтехе, в том числе несколько лауреатов Нобелевской премии. Чем дальше они вглядывались в бесконечные просторы космоса или не менее бесконечные пустоты атомов, тем явственнее ощущали это. Они даже проводили еженедельные собрания, на которых обсуждали духовную сторону своих опытов, гипотез и открытий.

Почти каждый день на протяжении девятнадцати лет я вглядывалась во вселенную в глазах Уэсли. Так мы общались – не словами, но самими душами. Я не могу этого толком объяснить, но со мной происходили странные вещи, когда я его так «слушала», – в голове возникали словно бы не мои мысли. Возможно, Уэсли был на самом деле гораздо умнее меня, а я просто не могла этого понять; возможно, он понимал и видел вещи, мне недоступные. Глядя в его спокойные, умиротворенные глаза, я ощущала прикосновение к чему-то далекому, непостижимому, к чему-то, лежащему за гранью нашего понимания, к древней душе, отражавшей нечто большее, нечто невыразимое, нечто вечное.

Хоть меня и учили отбрасывать мысли о духовном и о вещах, не поддающихся измерению и способных помешать научной логике, присутствие Уэсли в моей жизни существенно повлияло на мое сознание. Теперь я вижу, что исключить что-либо – значит само по себе создать предвзятость, часто ведущую к неверному выводу. Что если правда оглушительно кричит, подобно дикой сипухе в поисках партнера, а мы не замечаем этого, потому что сами запрещаем себе настраиваться на нужную частоту вещания? Или, возможно, мы были на нее настроены, но сбились с нее? Уэсли помог мне ощутить Бога – «понять» Бога и душу так, как я не понимала их никогда раньше и как не объяснил бы мне их ни один богослов. И я решила не отбрасывать эти чувства, как и безграничное удивление и безмерную благодарность, которые приходили с ними.

ОГРОМНЫМ ПЛЮСОМ жизни в новом городе оказалась местная кофейня, «La Costa Coffee Roasters», основанная задолго до того, как «Старбакс» плотно обосновался в каждом торговом центре. Их утренний помол был абсолютно божественен. Вдобавок, в их сувенирной лавке продавалось много вещиц на совиную тематику. Находиться там было все равно что дома у бабушки. Как-то утром, купив там плюшевую сову, я рассказала владельцу заведения, Джону, о своем увлечении совами.

– Вообще, – громко произнесла я, пытаясь перекричать обжарочную машинку, – я уже несколько лет записываю звуки сов на пленку.

Мне подумалось, что он, возможно, тоже неравнодушен к совам.

– Так что, если вдруг услышишь о гнездовьях неподалеку, дай знать, ладно?

– Совы-то?! Да, конечно! – прокричал он в ответ.

– Да нет, не игрушечные – я про настоящих сов! – крикнула я.

– Ну да, есть! – снова ответил он.

– Да я про настоящих, про пару с гнездом!

– Да говорю же, здесь они! – вновь сказал он, начиная раздражаться.

Чувствуя, что он меня не понимает, я пояснила:

– Нет, Джон, я имею в виду, что мне нужна пара живых сипух, за которыми я смогла бы понаблюдать ночью и записать их.

Он выключил машинку.

– А я тебе в сотый раз отвечаю: да, у нас тут есть настоящие, живые сипухи. А ты думала, почему у меня вся кофейня совами увешана?

– У тебя… У тебя тут есть совиное гнездо? – переспросила я, не веря своему счастью.

– Угу, уже четыре года. Орут так, что в первый год я всерьез опасался, что потеряю из-за этого бизнес. Но самое удивительное в том, что их словно бы никто не замечает. Народ спокойно ест и пьет кофе на террасе, не видя летающих прямо над ними и кричащих сов. Даже головы не поднимают. По субботам у нас обычно там живая музыка – так они ее почти заглушают своими криками, но никто упорно ничего не замечает. Странный народ.

Я не верила своим ушам.

– А можешь показать, где именно у них гнездо? – попросила я.

– Да не вопрос, – ответил он, вытер руки о полотенце и повел меня наружу через боковую дверь. Там он указал на декоративную лепную башенку на крыше.