Сова по имени Уэсли - Стэйси О'Брайен

– Вон там гнездо, под крышей башни, – сказал он.

Бинго. Я могла просто припарковать свою «Тойоту-Селика» прямо под башней и наслаждаться видом «с первого ряда».

– Повезло, что уборщики сюда рано приезжают, – добавил он. – По утрам тут все обычно усыпано кусками мышей и такими коричневыми мохнатыми шариками. Не в курсе, кстати, что это за штуки вообще?

– Это совиные погадки, – я объяснила, каким образом совы переваривают мышей и срыгивают потом кости и шкурки.

– Звучит жутко. Бедняги… Прямо как кошки – тоже давятся шерстяными комками, – ответил он. – Забавно, не знал. Я думал, что они просто гадят много.

Мы вернулись внутрь, и он снова включил машинку для обжарки зерен.

– Хорошего дня! Спасибо тебе! – прокричала я.

– Удачи! – помахал он в ответ.

Я не могла дождаться предстоящей встречи с совами, так что тем же вечером я чуть-чуть вздремнула, а в районе двух часов ночи уже подъехала к кофейне. К тому времени кинотеатр по соседству уже давно закрылся, и парковка опустела. Я опустила стекло и тут же услышала настойчивый гвалт пятерых совят, сидящих с матерью в гнезде под башенкой и требующих еды. Самый старший из них уже пробовал прыгать с башенки на основную крышу кофейни и обратно, помогая себе еще недоразвитыми крыльями.

Отец семейства охотился, беспрестанно мечась между гнездом и близлежащим полем, раз за разом принося в клюве мышей. Проблем с самой охотой у него, очевидно, не возникало, но малыши были столь прожорливы, что он едва поспевал за их аппетитами. Бедняга, подумала я, наверняка к утру совсем выдыхается. Я открыла люк и поставила устройство для записи на крышу машины. К машинам, кстати, совы явно привыкли, поскольку всецело меня игнорировали.

Самец был ощутимо меньше самки, перья у него на брюшке были в основном белыми. Обычно самки сипух темнее самцов, но это лишь приблизительный статистический вывод – из него часто бывают исключения. Основным показателем считается размер. Самки в среднем на треть больше самцов, и еще они, как правило, гораздо более агрессивны. И это подтверждалось моими наблюдениями: мать обычно была настоящей мегерой, летучим исчадием ада, а отец – наоборот, расслабленным и милым парнем. Такая разница в характерах в целом вполне понятна: задача самки – защищать гнездо, а задача самца – охотиться и спокойно переносить ор и капризы птенцов, не раздражаясь. Если бы самец не был таким добродушным и спокойным, он давно бы бросил все это визжащее безобразие; однако терпеливость самцов сипух поистине не знает границ.

Отец все охотился, а птенцы с матерью продолжали кричать, борясь за лучшее место в гнезде и ожидая следующей доставки мышей. Пару часов я наблюдала за этой семейной драмой и записала ее на пленку, а потом на парковку заехал автофургон, доставляющий товары. Солнце еще не взошло, хоть темное ночное небо уже светлело на горизонте. Водитель вылез из машины и принялся разгружать товар для кофейни. Потом он поднял какую-то коробку и двинулся с ней через террасу к закрытому складскому входу.

Сова-мать и так устала, а тут еще и на ее территорию кто-то посягнул. Она чирикнула что-то своим птенцам, и те тут же замолкли, прижавшись к ней. Затем она встала на краю крыши, подобралась и спикировала вниз со страшным криком, которого я не слышала прежде ни от одной совы. Он был больше похож на крик разъяренного орла, и даже с такого расстояния чуть не порвал мне барабанные перепонки. В последний миг она вышла из пике, и длинные острые когти пролетели в дюйме от лысины мужчины. Сова вернулась обратно на крышу. Мужчина ничего не заметил! Он не дрогнул, не поднял головы, не изменил своей усталой, медленной походки – словом, вообще никак не отреагировал.

Сова-мать пребывала, кажется, в не меньшем недоумении, чем я сама. Возможно, следовало напасть снова? Заодно еще раз продемонстрировать движения птенцам, которые уже не копошились, а слегка попискивали, внимательно наблюдая за матерью. Она вновь прыгнула и пролетела над мужчиной с еще более диким криком, снова едва не задев его скальп растопыренными когтями. И снова никакой реакции!

Я давилась хохотом, отчаянно зарываясь лицом в подушку, чтобы не испортить запись. Я не допускала и мысли, что доставщик в опасности. Сова-мать просто пыталась его отпугнуть, но у нее явно ничего не получалось. Он продолжал выгружать товар как ни в чем не бывало. Однако чтобы не услышать этих жутких криков, надо было быть абсолютно глухим. А как можно было не заметить движения воздуха, когда у тебя прямо над головой пролетает довольно большая птица? Каким-то образом этот мужик умудрялся не замечать ничего из этого. Он словно бы не обращал внимания ни на что вокруг – для него это было всего лишь еще одно унылое рабочее утро.

Вскоре после его отъезда я убрала оборудование и выехала с парковки, уставшая, но довольная, что у меня получилась запись. Я надеялась, что доктору Пэнфилду пригодятся эти пленки и он услышит на них что-то новое для себя. Хоть я и была уверена, что он слышал все звуки, которые в принципе издают дикие совы, я была в восторге от того, что мне удалось услышать и записать их самой. Мне предстояло еще многое узнать о сипухах.

Я вернулась домой, где Уэсли встретил меня своим радостным щебетанием. Он неизменно радовался и открыто выражал свои чувства, когда я возвращалась даже из короткой поездки. Он чирикал, цокотал, долго и пространно кричал, рассказывая мне о чем-то, и даже слегка шипел, вспоминая, видимо, нечто малоприятное, что произошло за время моего отсутствия, например, если его кормил кто-то, кроме меня. В таких случаях он смотрел на место, где стоял кормивший его человек, и шипел. Если он в мое отсутствие спал, то обычно вспрыгивал на свой насест и вставал в позу ласточки, вытягивая назад одну ногу и крыло.

Поскольку записывающее устройство все еще было у меня при себе, я вставила в него свежую кассету и оставила работать, а сама принялась отвязывать Уэсли. Он тут же начал носиться по всей комнате, комментируя все вокруг. Он почти всегда выражал свое мнение по поводу всего, что его окружало.

– Ну что, птица-говорун, – сказала я, – поболтаешь о чем-нибудь для доктора Пэнфилда?

Уэсли взлетел на карниз, потом перебрался на мою кровать и стал осматривать каждую складочку, пытаясь найти что-нибудь интересное. Может, получится вон в ту целиком залезть? Он просунул голову в большую складку. Нет, тело все равно не помещается. «И-и-и, И-и-и!» – прокричал он, взмыл в воздух и набросился на свою личную подушку. Я присела на край кровати, и он с интересом перевел взгляд на меня.

– Вж-ж-ж-ж-у-у-у-у! – крикнул он (этот тихий крик многим напоминал звук, издаваемый ножовкой), прося журнал.

– Хочешь журнал, Уэс? – уточнила я.

– Чирик-чирик! – значит, «да».

– Ладно, держи.

Он тут же начал раздирать его на кусочки. Через некоторое время ему это надоело, он захотел на ручки и подошел ко мне с тихим, едва различимым щебетаньем. Записывающее устройство, тем временем, все еще работало. Мы тихо переговаривались с Уэсли, а звуки, издаваемые им, попадали на пленку. Потом он забрался ко мне на руки и уснул, как всегда, на животе, свесив ноги и уложив голову в мою левую ладонь. Я гладила его по загривку и почесывала за ушами, а он издавал звуки столь тихие, что я их толком не слышала – лишь чувствовала рукой движения его диафрагмы. Я отвечала ему с почти той же громкостью и мягкостью, давая понять, что слышу его.