Сова по имени Уэсли - Стэйси О'Брайен

Мы оперативно эвакуировались из офиса, и наша автоколонна двинулась по дорогам Лос-Анджелеса. Вокруг царил хаос – машины ехали на красный свет и по тротуарам, чтобы вырваться из пробки. Почти в каждом квартале горело хотя бы одно здание, впечатление было такое, будто город бомбили ВВС какой-то страны-агрессора. Пробка растянулась почти на всю длину шоссе, и было довольно некомфортно сидеть в машине, уповая лишь на то, чтобы бунтующие не перелезли через стену и не начали убивать невооруженных пассажиров и водителей. Никто не знал, что будет дальше. До самого дома нам не встретилось ни одной патрульной машины. Хантингтон-Бич будто бы вымер. Я дрожала от волнения, но была рада наконец оказаться в безопасности дома с мамой и Уэсли. Он, как всегда, хотел есть, так что я отправилась к морозильнику и с ужасом обнаружила, что мыши кончились. Плохо, очень плохо. Я объехала весь город, но все магазины были закрыты. В ближайшем зоомагазине было темно, но на парковке все еще стояли машины. Я постучалась в двойные стеклянные двери.

– Джейсон! Джейсон, ты там? Это я, Стэйси! Мне нужны мыши!

В глубине магазина что-то зашевелилось, а через пару секунд из теней выступил Джейсон, впустил меня внутрь и тут же закрыл за мной двери.

– Привет, Стэйси. Бери, конечно, только быстро. Большую часть животных уже вывезли, но эвакуация все еще продолжается. Мне только что звонил знакомый из Лос-Анджелеса – бунтовщики спалили его зоомагазин дотла.

Я направилась в подсобку, в которой Джейсон держал мышей, но внезапно остановилась. За каждым стеллажом сидели мужчины с винтовками и пистолетами.

– Эти парни переночуют тут, заодно магазин постерегут, – пояснил Джейсон.

Потом выяснилось, что его зверушкам ничего не угрожало – беспорядки не распространились так далеко на юг. Лос-Анджелес горел еще несколько дней, а люди оставались на нервах еще несколько месяцев после того, как все закончилось. Выбираться в Лос-Анджелес было все еще страшновато, и это в итоге и укрепило меня в моем решении уволиться из «Аэроспейс». Вскоре после этого мы с Уэсли переехали в замечательный район на севере Сан-Диего – воздух там был чище, уровень преступности – ниже, а еще там была масса вакансий, связанных с компьютерами. Я подыскала двухкомнатную квартиру в Ла-Косте, на холме за рекой. По ночам в нашем новом доме было слышно койотов и диких сов, кричащих в оврагах по соседству.

Как-то раз вечером я сидела в кресле и читала, как вдруг подскочила от странного звука. Вернее, сам звук был знакомый – такой же оглушительный механический звук, какой издавал Уэсли, зазывая меня к гнезду, только этот доносился откуда-то издалека. До того, как в моей жизни появился Уэсли, я бы и внимания на него не обратила, но теперь я тут же бросила книгу и выбежала на улицу. В сумерках над домом кружил одинокий самец сипухи, выписывая в воздухе красивые, ровные восьмерки и издавая этот малоприятный зов. Вдруг с дерева неподалеку ему ответила самка и тут же взмыла в воздух, присоединяясь к нему. Они стали кружиться друг напротив друга, постепенно сближаясь, потом сцепились когтями, покрутились так, оторвались друг от друга и начали все по новой. Их удивительный танец продолжался несколько минут, прежде чем они улетели куда-то спариваться.

Однажды мне позвонил дядя Уоррен и сказал, что бабушка попала в больницу. Вроде бы ничего серьезного ей не поставили, но все члены семьи, включая меня, все равно постоянно ее навещали. Дедушка так и вообще проводил там все дни с утра до ночи и уходил только когда его выставляли за дверь. Иногда ему, впрочем, даже удавалось добиться разрешения остаться там на ночь. Но бабушке все никак не становилось лучше – у нее начали отказывать почки. В мой последний визит к ней она была уже под капельницами и на мощных медикаментах. Я наклонилась и сказала ей:

– Бабушка, я хотела тебе показать, когда ты приедешь, но, в общем, скажу так. У меня есть сипуха, его зовут Уэсли. Он живет у меня в комнате.

Ее глаза на секунду загорелись, и она ответила:

– У меня тоже была.

Я не совсем поняла смысл ее слов, а она не смогла пояснить, потому что уже уснула.

Вскоре после этого она умерла.

Через несколько месяцев после ее похорон, я рассказала дедушке о том, что у меня живет сипуха по имени Уэсли.

– Я рассказала бабушке, но, мне кажется, она меня уже не поняла.

– У тебя есть сипуха? – уточнил дедушка с каким-то странным выражением лица.

– Да, причем бабушка сказала, что у нее тоже была. Видимо, она имела в виду свою коллекцию.

– Да нет, Стэйси, у нас как раз была сипуха, настоящая. Его звали Умсель.

– Умсель? – в дедушкином произношении звучало очень похоже на Уэсли.

– Ну да, как бы такой старый умный сов. Умсель.

– Уау. Звучит очень похоже на Уэсли.

Он на секунду задумался.

– А ты права – похоже. Очень похоже, чтоб меня!

– А откуда Умсель взялся? – спросила я.

– Ну, она всегда обожала сов. Как-то раз соседи подобрали сипуху – спасли ее от двух собак. Собаки ее, конечно, покусали будь здоров, но все же их удалось оттащить от совы. И непонятно было, что с ней делать дальше.

– А сама сова на соседей не напала? – спросила я.

– Да нет, он, кажется, понимал, что они ему жизнь спасли. Да и вообще, думаю, он был в шоковом состоянии. Ну так вот, одна соседка вспомнила, что твоя бабушка собирает фигурки сов и подумала, что она может согласиться взять беднягу к себе. Ну и оказалась права, естественно. У него было совсем плохо с крылом, так что мы тут же повезли его к ветеринару. Тогда еще не было всех этих реабилитационных центров, подобранного дикого зверя приходилось выхаживать тому, кто подобрал. В общем, ветеринар его подлатал, как мог. Крыло было не сломано, так что Умсель мог летать, хоть и плохонько. Потом врач нам рассказал, как за ним ухаживать и что с ним делать. Сказал, что на воле он теперь без нас не выживет, так что теперь он – целиком наша забота.

Я покачала головой, пытаясь переварить услышанное. Оказывается, у бабушки тоже была сипуха, не подлежащая выпуску на волю.

– Мы с твоим дядей Уорреном смастерили ему совятню вокруг дерева, здоровую! – продолжал ностальгировать дедушка. – Классно вышло.

– А чем она его кормила? – спросила я.

– Мышами, как чем? Чем еще сипуху кормить прикажешь? И кормила его не она, а я вообще-то. Она была не в восторге от мышей, – улыбнулся он.

– То есть получается, Умсель был не ее совой, а вашей общей?

– Это да. Развлекался на полную в своей совятне на дереве. Мы там ему еще пару насестов соорудили. Здоровенный был домище! Он так до конца у нас и жил, наш Умсель.

– Слушай, дедушка, а как так вышло, что я ничего об этом не знала раньше?

Дед обнял меня.

– Ох, Стэйси, все бабушкины животные были ей как родные дети. Когда кто-то из них помирал, она так переживала, что никогда больше о них не говорила.