Руководство для домработниц - Лусиа Берлин

Она загорала: голая, белая на зеленой траве. Вместо солнечных очков прикрыла глаза бумажными кружевными салфетками, которые подкладывают под креманки с мороженым.

– Ну и… И все? – допытывалась я.

– Ну да. И все. Я влюбился.

– Но… какая она была?

– Ни на кого не похожая. Однажды мы с Эрни лежали у канавы, разговаривали, курили анашу. Настроение было на нуле, потому что оба сидели без работы. Она содержала нас обоих – официанткой работала. В тот день она обслуживала дневной банкет и притащила с него домой все цветы, полный был зал цветов. И что же она выдумала: отнесла все цветы на канаву и пошвыряла в воду. Мы с Эрни мрачно сидим на берегу, смотрим на грязную воду, а мимо проплывает миллиард цветов. Она набрала на банкете еды и вина, даже скатерти и столовое серебро прихватила, и сервировала ужин на траве.

– Ну и… Ты с ней… был когда-нибудь?

– Нет. Я с ней даже никогда не разговаривал – во всяком случае наедине. Просто я ее помню… на траве…

– Хм, – сказала я, удовлетворенная всей этой массой информации и слегка дурацким выражением его лица. Я обожала романтическую любовь во всех ее проявлениях.

* * *

Мы переехали в Санта-Фе, Дэвид играл там на рояле в баре “У Клода”. В те годы в Санта-Фе часто бывали проездом разные хорошие музыканты, и все они выступали вместе с трио Дэвида один-два вечера. Однажды приехал просто отличный трубач, Пако Дуран. Дэвиду нравилось с ним играть, и он спросил: ничего, если Пако, его жена и ребенок поживут у нас недельку? Конечно, сказала я, это будет замечательно.

И да, вышло замечательно. Пако играл гениально. Они с Дэвидом играли всю ночь напролет на работе и вдвоем целыми днями дома. Жена Пако, Мелина, оказалась очень забавной. Они оба по разговору и поведению были настоящие лос-анджелесские лабухи. Наш дом называли “хатой”, говорили: “сечешь?” и “кочумай”. Их маленькая дочка и Бен сразу спелись; жаль, дети такого возраста вечно лезут, куда не надо. Мы пытались загнать их в манеж, но оба – ни в какую. Мелина придумала выход: дети пусть чудят, как хотят, а мы с ней вдвоем заберемся в манеж, чтобы нашему кофе и пепельницам ничто не угрожало. И вот мы сидим в загоне, а дети вытаскивают из шкафа книжку за книжкой. Мелина рассказывала мне про Лас-Вегас, и по ее словам выходило, будто он где-то на другой планете. Слушая ее, я догадалась – даже не глядя на нее, я утопала в сиянии ее нездешней красоты, – что это Мелина, в которую влюбился Бо.

Но как я могла об этом даже заикнуться? Нельзя же было сказать: послушай, ты такая красивая, такая необычная – наверно, ты и есть великая любовь Бо. Но я вспомнила о Бо, и заскучала по нему, и понадеялась, что у него все хорошо.

Мы с Мелиной приготовили ужин, и мужчины ушли на работу. Выкупав детей, мы устроились на заднем крыльце: курили, пили кофе, разговаривали про обувь. Поговорили обо всей обуви, сыгравшей важную роль в нашей жизни. О первых лоферах, первых туфлях на высоком каблуке. О серебряных танкетках. О незабываемых сапогах. Идеальных лодочках. Босоножках, сшитых вручную. Мексиканских уараче[114]. Шпильках. Пока мы разговаривали, наши босые ноги ерзали по сырой зеленой траве у крыльца. Ногти у нее на ногах были накрашены черным лаком.

Она спросила, кто я по гороскопу. Обычно меня раздражали такие вопросы, но я позволила ей рассказать все о моей скорпионьей натуре и всему поверила, до последнего слова. Я сказала ей, что гадаю по рукам – так, немножко, и посмотрела ее руки. Нет, слишком темно. Принесла из дома керосиновую лампу, поставила на ступеньки между нами. Я держала белые руки Мелины, освещенные лампой и луной. Вспомнила, как Бо описывал ее кожу. Мне казалось, что я держу прохладное стекло или серебро.

Я знаю наизусть книгу Кейро “Вы и ваша рука”. Я читала по сотням ладоней. Это я вам говорю, чтоб вы знали: я честно говорила ей все, что говорили мне линии и холмы на ее руках. Но в основном я выкладывала все, что рассказал мне про нее Бо.

Зачем я это сделала? Совестно сознаться. Я ей завидовала. Она была просто ослепительная. И ведь ничего для этого не делала: сама ее натура ослепляла. Мне захотелось произвести на нее впечатление.

Я рассказала ей всю ее биографию. Рассказала про кошмарные приемные семьи и как Пако ее защитил. Говорила что-то вроде: “Вижу мужчину. Красивый мужчина. Опасность. Но это не для вас опасность. Для него. Автогонщик? А может быть, тореро?” “Ни хера себе! – сказала она. – Про тореро никто не знал”.

Бо рассказывал мне, что однажды положил руку ей на макушку и сказал: “Все будет хорошо…”, а она заплакала. Я сказала ей, что она никогда не плачет: ни когда грустит, ни когда злится. Но если очень добрый человек просто положит руку ей на макушку и скажет, что не надо переживать, это может довести ее до слез…

Больше я вам ничего не расскажу. Слишком стыдно. Но эффект был именно такой, на какой я рассчитывала. Она сидела, глядя на свои красивые руки. И прошептала: “Ты ведьма. Ты умеешь колдовать”.

Мы чудесно провели неделю. Ездили все вместе к индейцам на танцы, взбирались в горы к археологическому заповеднику Банделиэр и в селение племени акома. Сидели в пещере, где жили “сандийцы”[115]. Нежились в горячих источниках в окрестностях Таоса, побывали в церкви Санто-Ниньо. И даже на два вечера наняли няню, чтобы мы с Мелиной могли сходить в клуб. Концерты были что надо.

– Я чудесно провела время на этой неделе, – сказала я.

Она улыбнулась.

– Я всегда чудесно провожу время, – сказала она, и в этом не было никакого жеманства.

Когда они уехали, в доме стало тихо-тихо. Я, как обычно, проснулась, когда вернулся Дэвид. Кажется, мне хотелось повиниться перед ним насчет чтения по ладоням, но, к счастью, я так и не собралась. Когда мы в темноте лежали на кровати, он сказал мне:

– Это была она.

– Кто – она?

– Мелина. Та самая женщина на траве.

С Анной и Сэмом Лоретта познакомилась в день, когда спасла Сэму жизнь.

Анна и Сэм были уже очень немолоды: ей тогда было восемьдесят, ему – восемьдесят девять. Лоретта иногда видела Анну, когда приезжала к своей приятельнице Элейн поплавать в бассейне. Однажды Лоретта заглянула к Элейн, когда та и Анна уговаривали старика окунуться. Наконец он согласился, поплыл по-собачьи, широко заулыбался… и тут у него начался какой-то припадок. Анна с Элейн вначале ничего не заметили: они были на другом конце бассейна, в “лягушатнике”. Лоретта, не разуваясь, прыгнула в воду, дотащила старика до ступенек, выволокла на бортик. Искусственное дыхание не понадобилось, но Сэм временно потерял ориентацию в пространстве и перепугался. Он выпил лекарство, прописанное ему от эпилепсии, женщины помогли ему вытереться насухо и одеться. Они немного посидели все вместе, пока не уверились, что он чувствует себя нормально и может добраться до дома. Идти было недалеко: Анна и Сэм жили в том же квартале. Они снова и снова благодарили Лоретту за его спасение, настояли, что на следующий день она обязательно придет к ним в гости на ланч.