Викториум - Владимир Ралдугин

— Янычары уничтожают младотурок, — пояснил Зиновьев. — Их распустили в последние годы. Управляемые националисты всегда нужны государству. Но после покушения Абдул-Хамид приказал их уничтожить. Всех до последнего. Теперь янычары, а вовсе не продажные стражники, взялись за очистку города от младотурок.

— Но младотуркам это совсем не нравится, — кивнул Амилахвари, — а оружия у них в достатке. Раз даже пулемет имелся. И теперь бои идут не на жизнь, а на смерть.

— Янычары, как известно, пленных не берут, — согласился с ним наш посол.

Нам удалось добраться до дворца без происшествий. И чем ближе мы подъезжали к резиденции падишаха, тем тише и отдаленней становились звуки боя.

Однако близ дворца дежурили дополнительные силы янычар. Могучие фигуры в доспехах и серебряных масках — только без ингаляторов — замерли у ворот. Каждый был вооружен длинной винтовкой, украшенной затейливой резьбой. Под их бесстрастными взглядами я чувствовал себя не по себе.

Вместо слуг нас встретили тоже янычары, только не в доспехах, а в форме и тюрбанах. Вооружены они были пистолетами и кривыми саблями. Казаки остались у ворот. Нас же проводили во дворец падишаха.

Это была официальная резиденция. Но она мало отличалась от летней, куда нас привезли сразу по приезде в Стамбул. Тот же белый и розовый мрамор. Деревянные панели, украшенные богатой резьбой. Целые панно из драгоценных камней. Тяжелые занавеси на окнах.

Мы долго шагали по лестницам, укрытым красными ковровыми дорожками. Прошли через вереницу коридоров. У каждых дверей дежурила неизменная пара янычар с длинными винтовками.

— Изначально на таких дорожках, — заметил князь Амилахвари, — было принято писать имена врагов падишаха, чтобы их попирали каждым шагом. В наши времена традиция прекратила существование.

— Это произошло после вручения ордена Леванта адмиралу Нельсону, — так же тихо пояснил Зиновьев. — Он увидел на одной из дорожек имя британского монарха. Поинтересовался сутью традиции и хотел отказаться от ордена. Тогда скандал едва удалось замять. И перестали писать имена врагов падишаха.

В большой приемной перед парадным залом уже стояли британцы. Как обычно, они прибыли немного раньше. Что, по их мнению, позволяло им глядеть сверху вниз на остальных. Человек с рыжими, но седеющими уже бакенбардами в отличном клетчатом костюме отрекомендовался как маркиз Эдвард Бредфорд — британский консул. А сопровождал его молодой человек в парадном красном мундире с черными брюками. На сгибе локтя он держал белый шлем.

— Т. Е. Лоуренс, — представился он, — майор Девятнадцатого уланского полка. Конницы Фэйна.

Я внимательно всмотрелся в его лицо. Лицо нашего главного врага. Того, кто организовал уничтожение русского посольства. Того, с кем мы скоро можем встретиться в смертельной схватке. А лицо у Лоуренса оказалось весьма приятное. Располагающее к себе. Он широко улыбнулся нам и добавил к представлению:

— Только умоляю вас, господа, не спрашивайте, что означают литеры перед моей фамилией. Это ведает лишь Господь Бог да мои родители, забывшие дописать имена на бумажке, приколотой к моей колыбельке, которую подкинули к дверям приюта святой Марии, что на Риджен-стрит в Лондоне.

По-французски говорил он безупречно. Без малейшего акцента.

Немцы прибыли с обыкновенной своей пунктуальностью. Ровно за минуту до того, как открылись двери зала и нас пригласили на аудиенцию к падишаху, в приемную вошли консул Кнеллер в сопровождении настоящего богатыря с копной ярко-рыжих волос. Оба были одеты в черную парадную форму, украшенную золотыми орлами.

Они не успели даже толком представиться, как нас уже пригласили в большой зал.

Падишах восседал на высоком троне. Его окружал в тот раз едва ли не весь диван в полном составе.

Но ближе всего к правителю стояли все те же янычары. Похоже, покушение заставило Абдул-Хамида всерьез задуматься о собственной безопасности. Возглавлял телохранителей сам Зубейр Аббас-ага. Ближе него к трону стоял только великий визирь Мехмед-паша.

Смотрелись мы, наверное, достаточно забавно, когда шагали на разный манер к трону. Стучали каблуки туфель майора Лоуренса и наши с немцами сапоги. Мы чеканили шаг совершенно вразнобой. Особенно забавно смотрелся Лоуренс, взбрыкнувший ногой перед тем, как остановиться, будто застоявшийся жеребец.

Нас представили падишаху. Тот поднялся со своего трона. Разразился длинным монологом, который мне вполголоса переводил князь Амилахвари. При этом он умудрялся даже не поворачивать ко мне головы и почти не шевелил губами. Общий смысл длиннющей речи Абдул-Хамида состоял в том, что он весьма признателен дружественным державам и их представителям за своевременное предупреждение о покушении и помощь в отражении нападения заговорщиков.

Поведал нам падишах и о судьбе младотурок. Большую часть их уничтожали сейчас на улицах, а высокопоставленных заговорщиков пытали в подвалах Семибашенного замка.

Закончив говорить, падишах опустился на трон. Сделал жест холеной рукой. Великий визирь принялся оглашать награды, которые нам причитались. Сначала вручали ордена Меджидие нашему и немецкому консулам. Как представителям дружественных держав, чьи солдаты защитили падишаха. Затем последовало награждение теми же орденами, только степенью пониже, Биттенфельда, Лоуренса и князя Амилахвари. После дошло дело и до меня.

Я отчеканил три шага, выходя из ровной, как на параде, шеренги.

Ордена с мягкой подушечки снимал великий визирь. Падишах все это время восседал на троне. Лишь когда Мехмед-паша оглашал, какой именно орден и за что вручается и кому именно, делал уже знакомый мне жест, хотя и в слегка урезанном варианте. Касался пальцами только лба и сердца.

Мне ордена не досталось. Даже самой невысокой степени. Наверное, потому что я не князь и не консул, а всего лишь штаб-ротмистр корпуса жандармов. С красной подушечки Мехмед-паша снял украшение в виде серебряного цветка, усыпанного россыпью бриллиантов. От сердцевины его отходило тринадцать лепестков.

Визирь не стал вешать его мне на мундир. Вместо этого он жестом попросил меня поближе подать ему каску. Ловко закрепил на ней серебряный с бриллиантами цветок.

Несмотря на то, что мне не досталось ордена, падишах и меня удостоил приветственным жестом.

После того, как мне на каске визирь закрепил серебряный с бриллиантами цветок, падишах снова поднялся с трона. Произнес еще одну пространную речь, смысл которой я понимал и без перевода. Снова гора витиеватых благодарностей и заверения в вечной дружбе между нашими великими державами. Несколько раз Абдул-Хамид повторил знакомый уже жест. В последний раз даже слегка поклонился нам. И слегка махнул рукой, как будто отпускал нас.

Это, несомненно, означало окончание аудиенции.

Мы, как по команде, развернулись — и строевым шагом, снова каждый на свой манер, покинули зал.

В приемной мы не обменялись ни единым словом. Сразу же покинули падишахский дворец. Надо сказать, что и британский, и немецкий консулы тоже приехали на автомобилях. Столь же богато украшенных золотом, как и наш. Их, как и нас, сопровождали всадники с пиками. Британские королевские уланы щеголяли красными мундирами и белыми шлемами. А вот пруссаков мне было откровенно жаль. Они были одеты в черные доспехи и каски с пиками. И как только смогли простоять на такой жаре. Я бы, наверное, уже расплавился и вытек из раскалившейся на солнце кирасы.