Смертельный дубль - Евгений Игоревич Новицкий

class="p1">— Как там по тексту-то?.. — на мгновение задумался Овчинин. — А! В глубине души, где ненависти, собственно, и место, я вас прощу. Иное дело честь: тут свой закон, и я прощать не вправе, пока подобных споров знатоки не разберут, могу ли я мириться…

Режиссер подскочил к Топоркову, и тот еле увернулся от его резкого выпада.

— Вы что, с ума сошли? — закричал Овчинину актер.

— С ума сошли вы, — весело ответил Овчинин, — это ведь вы у нас Гамлет! Защищайтесь!

Топорков скрестил с ним рапиру, и на какое-то время стали слышны только звон оружия и тяжелое дыхание дерущихся.

Наконец Топорков не выдержал: он внезапно отбежал от противника и оперся свободной рукой о стену, желая отдышаться.

Овчинин не стал его нагонять.

— Нет, теперь я вижу, — тоже переводя дух, произнес режиссер, — что в вас и правда есть что-то от Гамлета… «Он тучен и одышлив», помните? Вы, конечно, отнюдь не тучны, но одышливы — прямо не по годам, я бы сказал…

Топорков вдруг издал непонятный крик и с вытянутой вперед рапирой бросился на Овчинина.

Схватка продолжилась.

Отошедший на безопасное расстояние Лихонин напряженно следил за поединком. В какой-то момент ему показалось, что Топорков начинает брать верх. Актер и сам это почувствовал и в приливе радостной самоуверенности задекламировал:

— На этот раз, Лаэрт, без баловства. Я попрошу вас нападать, как надо. Боюсь, вы лишь играли до сих пор.

— Вы думаете? Ладно, — отозвался Овчинин и через две секунды воскликнул: — Так вот же вам!

Рапира вонзилась Топоркову в бок — тот истошно закричал, схватившись за рану рукой и отбегая в сторону.

Лихонин скривился от ужаса, но как завороженный смотрел на дорожку из крупных капель крови, оставленную за собой Топорковым.

— Вот теперь мы должны поменяться рапирами! — крикнул Овчинин и стал приближаться к раненому.

— Не подходите! Не подходите ко мне! — заорал Топорков. — Я ранен!

— Все как в пьесе, — изумленно сказал Овчинин. — Вы разве не этого хотели?

— А вы… хотите, чтобы Лаэрт… убил Гамлета? — отчаянно выкрикнул Топорков. — Так тоже не было… в пьесе.

— Вы ошибаетесь, в пьесе именно так и было, — возразил Овчинин. — Правда, Лаэрт там тоже умер, а этого в наших теперешних обстоятельствах мне, признаться, не хочется…

— Ну вот и… вот и… — забормотал Топорков, не зная, что сказать. В конце концов он молча выбежал из павильона, сгибаясь пополам и старательно сдерживая рвущийся наружу стон.

— Вот тебе и призрак, — насмешливо сказал Овчинин, повернувшись к Лихонину.

Уборщик выглядел крайне подавленным.

— Знаете что, — сказал ему режиссер. — Давайте-ка никому не будем говорить, что здесь сегодня произошло. Сделаем вид, что ничего не было. Хорошо?

Лихонин с готовностью несколько раз кивнул, робко улыбнулся Овчинину и поспешил покинуть павильон.

74

— Что ж это вы, Василий Николаевич, — морщась от боли, говорил Топорков, пока Лихонин обрабатывал ему йодом рану. — Зачем принесли ему рапиру? Он ведь мог меня убить!

Это была всего лишь царапина, пусть и глубокая. Закончив обработку, уборщик заклеил рану пластырем, и Топорков с облегчением опустил задранную рубашку с огромным алым пятном.

Лихонин вздохнул, достал блокнот и быстро написал: «Принес, чтобы все по-честному».

— По-честному! — фыркнул Топорков. — А Гамлета он мне по-честному дал сыграть? По-честному отдал роль бездарному Свистуновскому?.. А вас, Василий Николаевич, по-честному, что ли, все эти режиссеришки перестали снимать?

Лихонин написал: «К Г.М. у меня лично нет претензий».

— К Г.М.! — опять повторил Топорков. — Он уже для вас Григорий Михайлович! Что он вам такого успел наплести до меня?

«Он обещал мне работу», — написал Лихонин.

— Работу! — поморщился Топорков. — Полы у него дома помыть?

Лихонин нахмурился: «Нет, вернуться в кино!»

— Экие большие буквы, — проговорил Топорков, глядя на запись. — Да, вы, конечно, изголодались по работе, и я вас очень понимаю… Но, Василий Николаевич, миленький, неужели вы ему поверили?

Лихонин пожал плечами и написал: «А зачем ему врать?»

— Но это же режиссеришка! — ответил Топорков. — Все они обещают и потом не выполняют. С чего вы взяли, что Овчинин лучше остальных?

Лихонин написал: «Он отнесся ко мне по-человечески. Первый человек с того самого случая». Потом подумал немного и дописал: «После вас».

Топорков прочитал и тут же выпалил:

— Вот именно: «после меня»! Этим первым человеком был я, именно я! А он уже второй… И простите, что разбиваю ваши иллюзии, но надежды на него никакой. А на меня вы можете рассчитывать! Я тоже актер, я ваш брат по несчастью… У вас они отняли голос, а вместе с ним и профессию. У меня они отняли жизнь!.. Я не хочу сказать, что настрадался больше вашего, но я был так рад встретить в вашем лице такого верного… друга, соратника… А сегодня какой-то Овчинин напел вам сладким голосом, и вы сразу встали на его сторону!

Лихонин покачал головой и написал: «Я не вставал на его сторону. Я хотел, чтобы вы сражались на равных. По-моему, он этого заслужил».

— А по-моему, нет! — воскликнул Топорков. — Что вы на это скажете? Сражаться с ним все равно буду я, а не вы!

Лихонин с угрюмым видом написал: «Я к нему больше не пойду. Я теперь не могу смотреть ему в глаза. И помощью его не воспользуюсь».

— Скажите, какой вы деликатный, — разочарованно протянул Топорков. — И даже помощью не воспользуетесь… По-моему, вы просто сами прекрасно понимаете, что никакой помощи вам не будет! Не хотите, видно, разочаровываться в золотом человеке Овчинине… Ну ладно… Только я ведь на вас рассчитывал, Василий Николаевич, — уже другим голосом сказал после паузы Топорков. — Как я теперь к нему подберусь?

Лихонин написал: «Может, не надо больше к нему подбираться? Двух попыток достаточно. Пусть живет».

— Ну уж нет! — Топорков вскочил на ноги и тут же снова схватился за больной бок. — Он пролил мою кровь, а я пролью — его! И это неизменно. С вами или без вас, Василий Николаевич, но я сделаю это!

Окончательно помрачневший Лихонин написал: «Значит, без меня».

— Ну, и всего доброго, — буркнул Топорков и нарочно повернулся к уборщику спиной.

Лихонин неподвижно посидел на месте еще полминуты, после чего встал и ушел, понурив голову.

75

Следующим вечером в темном павильоне, где сутки назад Лихонин оставил Топоркова, кто-то стал подавать условные сигналы: определенным образом включать и выключать свет.

— Вы все-таки пришли! — послышался радостный голос из-за декораций. — А я в вас и не сомневался, Василий Николаевич…

Топорков вышел на свет и осекся. Рядом с понурившимся Лихониным стояла необычайно