Американская ржавчина - Филипп Майер

– Эй, – окликнул кто-то, – заходи, хлебни пивка.

Он не реагировал, позвали еще раз. Он махнул рукой, не поднимая головы, рассчитывая, что вот-вот скроется из виду.

– Ты кто, черт побери? – расслышал Айзек. – Эй, это Брайан Фут, что ли?

Айзек еще раз махнул, не останавливаясь.

Через пару кварталов, уже на окраине, он услышал, как звякнуло стекло, обернулся – темные фигуры двигаются следом за ним. Четверо. Решив не выяснять, что случилось, он рванул с места, крепко вцепившись в лямки рюкзака, не обращая внимания на судороги в лодыжках и бедрах, на острую боль в ребрах; слышал, как они что-то орут вслед, ноги огнем горели при каждом шаге, рюкзак колотил по спине, но Айзек не снижал скорости.

За поворотом дороги метнулся в лес, затаился в темноте проверить, не преследуют ли. Тишина. Чего им надо было? Да чего угодно – обиделись, что ты забил на их вечеринку, или хотели напомнить уроки прошлой ночи. Неважно. Он успокоился. Малыш сумел уйти от бандитов – на этот раз без увечий. Впрочем, учитывая, что он, вероятно, самое волнующее развлечение их унылого вечера, они запросто могут погнаться за ним на машине. К реке вела дренажная канава, и он спустился в нее, с трудом отыскивая сухие островки вдоль бурного потока. Русло петляло, Айзек быстро утратил чувство направления, запаниковал было, но потом расслабился. Утром разберемся. Увидим, где встает солнце. Довольно скоро он оказался на просторной поляне, где совсем недавно скосили траву. Ни одного огонька в округе.

Он улегся на опушке под свисавшими ветвями, чтобы уберечься от росы. Залез в спальный мешок, закрыл глаза и грезил. Странные образы, неизвестные. Люди идут. Дорога, по которой он брел утром, и люди на ней. Открыл глаза. Лицу прохладно, но сам он в тепле. Холодная ясная ночь. Он опять видел Шведа, стоящего у печи, лицо наполовину в тени. Все в порядке, успокаивал он себя. Выпростал руку из спальника, потрогал мягкую траву – влажная, прохладная. Айзек смотрел на звезды и пытался забыть о Шведе.

Ты понимал, что нельзя задерживаться здесь надолго. Знал, что добром это не кончится. Убеждал себя, мол, жду удобного случая, но правду-то не утаишь. Мне просто некуда было идти. Как и Ли. Но она сама создала место, куда можно уехать. Мистер Пейнтер предлагал познакомить тебя со своим отцом, профессором Корнелла. Это отличная возможность, говорил он.

Я тогда не готов был уехать. Ли другая – людям ее типа такие решения даются легче. Ее мать умерла, и она запросто покидает родные места, шрамы разглаживаются. Она даже тебе рассказывала, что думает о родительском доме исключительно в категории “было когда-то”. Ей и в голову не приходило, что тебе недоступна такая роскошь. В свой предпоследний школьный год ты остался в пустом особняке наедине со стариком. А у Ли была целая счастливая семья. Наш Цветочек Маргаритка. Ли занимается – полная тишина в доме, по поводу ее табелей успеваемости – бурная радость. Показываешь свои – ни слова доброго в ответ. Твои успехи интересовали только тебя.

Будь он на твоем месте, сдал бы тебя в дом престарелых. Однажды спросил его – а если бы я тоже покалечился, как ты? Ответа не дождался. Но ты все равно остался. Потому что я вот такой, даже с ним. Нет, это не единственная причина. Ты ждал его одобрения. Хотел, чтобы он признал, что нуждается в тебе. Нет же, я остался, потому что неправильно бросать старика одного. И все же ты ушел. Да, но спустя пять лет. Это не было разумным решением. Это вообще не решение, в нем нет никакого смысла.

Он плотно сжал веки. Я делаю то, что хорошо для меня, и точка. Сегодня лучше, чем вчера. А завтра будет лучше, чем сегодня. Потом смотрел на звезды, отыскивая знакомые, и вскоре провалился в беспокойный сон.

Четырежды она звонила Харрису из мастерской Штайнера и всякий раз нарывалась на автоответчик. Сегодня трудилась проворнее обычного, заставляя себя сосредоточиться; нельзя позволить мыслям отвлекаться. В какой-то момент Штайнер подошел к ней, полюбовался результатами, одобрительно улыбнулся. Она уныло кивнула и опустила голову. Билли кого-то убил. Это очевидно – судя по тому, в каком виде он явился в пятницу, а теперь Харрис засадил его в кутузку и допрашивал, продержал всю ночь. Она глаз не сомкнула. Харрис, видимо, решил не отвечать на ее звонки. Можно попробовать достать его по здешнему телефону, этот номер он не знает, но кто-нибудь обязательно услышит разговор. Придется подождать до дома.

Почувствовала, как кто-то касается ее плеча, – опять Штайнер.

– Рабочий день окончен, – улыбнулся он. – У тебя такой вид, будто ты не здесь.

Несмотря на сочувствие в голосе, Грейс не решилась взглянуть ему в глаза. Это же Штайнер. Никогда не угадаешь. Он спал с Барб и Линдси Вернер, она точно знала. Но если Штайнер одолжит ей денег на адвоката, поможет спасти Билли, то она пойдет на что угодно. Когда выбор между сыном и честью, выбора-то никакого и нет. Редкая удача, что она не оказывалась в подобной ситуации.

– Я в порядке, – улыбнулась она в ответ. – Стараюсь, чтобы мы не выбивались из графика.

Он ласково похлопал Грейс по плечу, а ей стало неловко, сама себе противна.

– Ну, тогда до завтра.

Ее мутило, пока она собирала вещи, спускалась на лифте, шла к парковке. Нет, невозможно, Билли не мог этого сделать. А если да – что ж, придется сгрести себя в кучку, собраться, гордо вскинуть подбородок. Потеряешь достоинство – все, конец. Достоинство – это жизнь.

Она спешила домой, когда зазвонил мобильный. Харрис.

– Я только что отпустил его.

– Это ведь не из-за того случая, в прошлом году?

– Брось, Грейс.

– Ты приедешь?

– Не думаю, что это хорошая идея.

– Никого не будет.

– Грейс, – вздохнул он. – Грейс Грейс Грейс.

– Я не это имела в виду.

– О'кей.

Она прибавила газу, чтобы успеть принять душ до его прихода. Может, она именно это имела в виду. Вот только сейчас нельзя – сейчас это было мерзко. Она почувствовала, как на глаза навернулись слезы, и моргнула несколько раз. Брось, жизнь вообще несправедлива. Не устраивай драмы. Думай о главном.

* * *

Через двадцать минут она была дома, а Билли все нет. Она разделась, долго пыталась убедить кран в душе занять положение, при котором ее не обдавало бы ни кипятком, ни потоком ледяной воды. За два года работы в техническом магазине Билли так и не научился – или не захотел учиться – чинить смесители. Не надо сейчас на него злиться, напомнила она себе. Но все равно злилась. Не справлялась с собой. Истинный сын своего отца. Ведь знала же, что этим кончится.

Грейс торопливо вымылась. Она дорожит жизнью, ценит каждое мгновение ее. Из кожи вон лезет, чтобы помочь другим. Ведь именно этого ждет от нас Господь – заботься о ближнем, а об остальном позаботится Он сам. И казалось, сработает; Билли уже готов был уехать, он ведь почти поступил в колледж, новая жизнь, ее же так запросто не спустишь в унитаз, но он решил остаться. А может, никуда и не собирался вовсе. Этого она никак не могла взять в толк: он же любил футбол и получил шанс продолжать играть. Возможно, потому что он никогда не стал бы звездой, предполагала Грейс. Думал, что не выбьется в большие шишки. Нет, все сложнее. Футбол задавал ему направление, цель – то, чего она никогда не наблюдала в сыне, он вынужден был ставить себе задачи и заставлять себя, но, как только школа закончилась, Билли удовлетворенно вернулся в привычное детское состояние. Доволен собой, доволен жизнью, счастлив, что о нем заботятся. Что в двадцать лет, что в тринадцать – все едино. Наверное, она всегда это понимала.