Сируш и Симбад - Анна Рафаэловна Саркисян

степень отдаленности, не более того! Сколько раз она пыталась уговорить себя, что любит мужа. Но те, кто любили, знают: если сомневаешься, значит, любви нет.

Раз в месяц в соседнем селе собиралась ярмарка, которая становилась главным событием для жителей близлежащих сел. Для кого-то это была возможность подзаработать, продавая домашние заготовки, для кого-то – купить редкий товар, а кто-то приезжал себя показать, да на других посмотреть, ну и языки начесать на месяц вперед. Хотя на месяц – это, конечно, сильное преувеличение! Скорее наоборот: за чашечками ароматного кофе сотни тем поглощались незаметно. И, конечно, негласная ярмарка невест была очень важной составляющей этого дня. Здесь невозможно было что-то утаить.

Для Сируш ярмарка тоже была желанным событием. Будучи по натуре жизнерадостным человеком, она наслаждалась эмоциями, пропитывающими воздух, словно разноцветными шелковыми ленточками, повязанными на дерево девушками, мечтающими о любви. Здесь она отдыхала душой, как птица, на время выпущенная на свободу, но с привязанной лапкой. В этот раз она поехала на ярмарку со старшими дочерями, свекровью и старшим деверем. Муж был в отъезде. Легкий, веселый нрав гармонично уживался в нашей героине с женственной степенностью. Пока все бегали по торговым рядам, торгуясь и торопясь ухватить лучшее, она медленно и плавно скользила между прилавками, нежно перебирая то разноцветные ткани, то украшения из местных самоцветов ручной работы, скромно отказываясь попробовать сладостей у бойких продавцов. Вдыхая аромат первоцветов в вперемешку с терпким оркестром специй, она представляла себя гуляющей по древнему восточному базару, одетой в шелка и бархат. Ей чудилось, что она – сбежавшая из замка Жасмин, а где-то рядом бродит Аладдин. Нет-нет, не банальные девичьи фантазии, а прятки от реальности. Сказкотерапия, слыхали? Ну и славно, если нет! Но поверьте, детям читают сказки не просто так! Нашим предкам было известно намного больше нашего. Эти минуты, проведенные в параллельной реальности, приносили оттепель, передышку от боли и страданий не достаточно сильную, чтобы вернуть в сердце весну и уж точно лето, но поднять градус суровой зимы вполне могли. Дочери, деревца миндаля и минуты одиночества – это всё, что было у неё, пока не появился учитель.

Так она шла, не столько размышляя, сколько проживая чудесные мгновения, взятые в долг у судьбы, оказавшейся жадным кредитором нашей героини. Проходя ряды, где продавали лечебные травы, она остановилась у насыпанной горкой горного чабреца, взяла веточку с ароматным цветком, раздумывая купить ли здесь или собрать самой. Растирая веточку травы пальцами, вдыхая аромат, она опять улетела в сказочную страну своего детства, когда дедушка заваривал ей ароматный чабрец – спаситель от кашля, и она пила его с медом и с горячими кукурузными лепешками. Воспоминания навеяли сонливость, и все тело буквально налилось медовой сладостью, как в детстве. Что вернуло ее обратно в реальность, она не сразу поняла. Тепло, живое, реальное, как ветер, проникало под лопатки, расширяя пространство в груди. Сделав шаг влево, она впечаталась в мужчину. Еще не подняв глаза, она уже знала…Знала. Не поднимая глаз, почти не дыша, продлевая невозможное счастье, она хотела лишь одного – раствориться. В нем, в моменте, в нереальности. Раствориться и остаться там, в пространстве, сотканном из любви, не ведающей печали. Подняв глаза, она нырнула в бездну его глаз, и с этого момента они оба знали, что у них было прошлое, но будет ли у них будущее, не знал никто. Прошлое, как прочитанная и захлопнутая книга, такая вроде бы знакомая, но мгновенно переходящая в статус прожитого и убранного на полку. И пока не открыт следующий том – пауза…без мыслей, лишь доверие судьбе. Слишком долгая пауза, чтобы казаться фантазией, и слишком быстрая, чтобы стать реалией. И реальность напомнила о себе. Она почувствовала, как ледяной взгляд обжигает ей спину. Отшатнувшись от Симбада, она медленно повернула голову к неизбежности и встретилась взглядом со свекровью, стоявшей поодаль и взирающей на них с остервенением гиены, не евшей много дней. Что именно увидела свекровь, и было ли что видеть, знать не хотелось. Хотелось исчезнуть, рассеяться, как прах, развеянный над горами, как прощались кочевники с прахом своих родных в незапамятные времена.

Вернувшись домой, два дня до приезда мужа она провела словно в лихорадке, буквально отнимающей волю ходить и погружающей в отупляющую глухую тишину. Свекровь не произнесла за это время ни слова, лишь смотрела звериным взглядом, ставя печать позора своим молчанием, вынося приговор без суда. Утром третьего дня, Сируш развешивала белье, выстиранное, подсиненное и накрахмаленное до морозного скрипа. Сквозь простыни она увидела вдалеке мужа, идущего домой со свекровью. Одного взглядана него хватило, чтобы ее тело парализовало, а время замерло. Она стояла на месте, словно вросшая в землю от страха, не в силах ни думать, ни двигаться. Они приближались, а Сируш не могла пошевелиться, пронизанная насквозь ледяным ужасом. Но вдруг подул сильный ветер, и ветка «старшего» миндального дерева хлестко ударила ее по щеке, возвращая в здесь и сейчас. Встрепенувшись, она сделала несколько осторожных шагов назад, зачем-то сорвала листок с дерева и, повернувшись спиной к приближающейся расправе, со всех ног пустилась бежать в сторону пролеска, почти касающегося заднего двора дома. Схватив на бегу шаль из козьего пуха, висящую на заборе, не оборачиваясь, Сируш бежала и бежала, пока не оказалась на краю сельского кладбища. Только тогда, укрывшись под тенью каменного креста, она смогла оглянуться и перевести дыхание, разрывающее грудь. Горло горело, и казалось, что голова отекает и вот-вот лопнет от переполняющих ее мыслей.

Как быть? Куда бежать? Кого молить о помощи? Как зверь, попавший в капкан и понимающий, что ни при каком раскладе целым не выберется, она то падала на холодный камень, то вставала. Не способная разобраться в хаосе мыслей, она все же стекла на надгробный камень, свернулась калачиком, прижалась щекой к спасительной прохладе, и затихла. Думать и даже дышать было так страшно, что она попыталась отключить все чувства. Система самосохранения человека проживала и совершенствовалась многие тысячелетия, спасая человечество от вымирания, выбрав самый лучший способ пережить неприятности – сон. Морфей укутал своей спасительной вуалью нашу Сируш, а старая шаль защитила от надвигающейся прохлады.

Пока наша Сируш спала под сенью могильного креста, ее муж, как задетый пулей волк, кружил в поисках добычи. Поняв по недовешенному белью и варящейся на плите хашламе5, что что-то не так, он, приглушая свое животное чутье, едва уговорил себя подождать жену дома, дабы не стать посмешищем для всей деревни. И хоть мать вилась вокруг