Украденный сон - Александра Маринина

– Ну, спасибо, – криво усмехнулась Настя. – Выходит, вымне верите по расчету, а не по любви. Что ж, ладно.

Гордеев резко повернулся, и Настя увидела его лицо,искаженное такой болью, что ей стало неловко.

– Да, я верю тебе по расчету, а не по любви, – жесткосказал он. – И до тех пор, пока мы со своей бедой не справимся, я должензабыть, какие вы все у меня хорошие и как я вас всех люблю. Мне непереносимамысль, что кто-то из вас двурушничает, потому что каждый из вас мне дорог иблизок, потому что каждого я лично брал на работу, обучал, воспитывал.

Вы все – мои дети. Но я должен вычеркнуть все это из своейдуши и заниматься только расчетом, чтобы любовь или просто хорошее отношение незатмили мне свет и не застилали глаза. Уйдет беда – вернется любовь. Не раньше.Теперь о деле.

Виктор Алексеевич медленно отошел от окна и сел за стол.

Был он невысок ростом, широкоплеч, с выпирающим животиком,круглой, почти совсем лысой головой. Подчиненные любовно звали его Колобком,причем прозвище это накрепко приклеилось к Гордееву лет тридцать назад ибережно передавалось его коллегами, а потом и преступниками из поколения впоколение. Настя глядела на него и думала, что сейчас он совсем несоответствует своему ласковому прозвищу, сейчас он весь налит болью и свинцовойтяжестью.

– В свете того, что я тебе сказал, я никому не хочупоручать дело об убийстве Ереминой, кроме тебя. Поэтому я рад, что тыпрерываешь отпуск.

Дело отвратительное, пахнет дурно аж за километр. Фирма,доллары, банкет, иностранные партнеры, красотка секретарша, которую находятзадушенной и со следами истязаний, какой-то богемный любовник – все это мне ненравится. Пока я не выясню, кто из наших берет деньги у преступников занераскрытие убийств, делом Ереминой будешь заниматься ты. Если ты его нераскроешь, я, по крайней мере, буду уверен, что сделано все возможное.

Завтра с утра поезжай в горпрокуратуру к Ольшанскому,посмотри материалы дела и приступай.

– Виктор Алексеевич, я одна ничего не смогу сделать. Вычто, шутите?

Где это видано, чтобы по убийству работал один-единственныйоперативник?

– Кто сказал, что ты будешь одна? Есть уголовный розыскГУВД области, есть милиция по месту жительства Ереминой, где и завели розыскноедело.

Есть сотрудники нашего отдела, которым можно даватьпоручения через меня, не открывая карт. Соображай, крутись. Голова у тебяхорошая, а опыта пора набираться.

В этот день, 11 ноября, Настя Каменская, выйдя с работы вдесятом часу вечера, решила поехать ночевать в квартиру родителей, котораянаходилась от Петровки, 38, гораздо ближе, чем ее собственное жилье. Заодно онарассчитывала на вкусный горячий ужин, ибо ее отчим, Леонид Петрович, которогоНастя за глаза называла просто Леней, был человеком, в отличие от нее самой,неленивым и хозяйственным, и длительная загранкомандировка жены, профессораКаменской, никак не повлияла ни на чистоту и порядок в квартире, ни на наличиев ежедневном меню питательных и хорошо приготовленных блюд.

Помимо ужина, Настя преследовала еще одну цель. Она решиласьнаконец на непростой и очень деликатный разговор с отчимом, которого, сколькосебя помнила, называла папой и искренне любила. Начать разговор, однако, оказалосьне легче, чем решиться на него в принципе. Настя оттягивала момент, медленнопоглощая жаркое, потом тщательно заваривала чай, долго и методично мыла посуду,оттирая накипь с кастрюль и сковородок. Но Леонид Петрович знал падчерицудостаточно хорошо, чтобы понять, что пора прийти ей на помощь.

– Что тебя гложет, ребенок? Давай выкладывай.

– Папуля, тебе не кажется, что у нашей мамы в Швециикто-то есть? – выпалила Настя, не глядя на отчима.

Леонид Петрович долго молчал, прохаживаясь по комнате, потомостановился и спокойно взглянул на нее.

– Кажется. Но еще мне кажется, что, во-первых, это недолжно тебя касаться, а во-вторых, в этом нет никакой трагедии.

– То есть?

– Я объясню. Твоя мама рано вышла замуж, если тыпомнишь, за своего одноклассника. Ей тогда только-только исполнилосьвосемнадцать. Они поженились, потому что должна была родиться ты. Этот брак былобречен с самого начала. Мама развелась с твоим отцом, когда тебе еще двух летне было. Двадцатилетняя студентка с малышкой на руках! Пеленки, детскиеболезни, отличная учеба, аспирантура, кандидатская диссертация, собственноенаправление в науке, статьи, конференции, командировки, докторская диссертация,монографии… Не многовато ли для одной женщины? От меня помощи было мало, яработал в уголовном розыске, уходил рано, приходил поздно, а нас с тобой надобыло кормить и обихаживать. Даже когда ты стала достаточно большой, чтобыпомогать матери по дому, она не заставляла тебя ходить в магазин, чиститькартошку и пылесосить ковры, потому что видела, с каким удовольствием тычитаешь и занимаешься математикой и иностранными языками, и считала, что датьребенку возможность тренировать мозги куда важнее, чем приучать к ведениюхозяйства. Ты когда-нибудь задумывалась о том, какую жизнь прожила твоя мать?Сейчас ей пятьдесят один год, она по-прежнему красавица, хотя один Бог знает,как ей при такой жизни удалось сохраниться. Когда ей предложили поработать вШвеции, она наконец-то получила возможность пожить спокойно и, если хочешь,красиво. Да-да, красиво, не морщись, пожалуйста, ничего зазорного в этом нет. Язнаю, ты расстроилась, когда мама согласилась продлить контракт и осталась заграницей еще на год. Ты думаешь, что она нас с тобой не любит, о нас нескучает, и тебя это обижает. Настенька, ребенок мой дорогой, да она простоустала от нас. Мы ей немножко надоели. Конечно, в большей степени это относитсяко мне. Но все равно, пусть она отдохнет от нас. Она это заслужила. И даже еслиу нее роман – пусть. Она и это заслужила. Я был ей всегда хорошим мужем, ноникудышным возлюбленным. Твоя мама уже лет двадцать не видела от меня ницветов, ни внезапных подарков, я не мог предложить ей поездку в какое-нибудьинтересное место, потому что свободное время у нас с ней практически никогда несовпадало. И если сейчас там, в Швеции, все это у нее есть – я рад. Онадостойна этого.

– И что же, ты совсем не ревнуешь?

– Ну почему, ревную, конечно. Но в разумных пределах.

Видишь ли, мы с мамой очень дружны. Да, в наших отношенияхнет романтики, но мы прожили вместе двадцать семь лет, так что сама понимаешь…

Мы друзья, а это в нашем возрасте намного важнее. Тыбоишься, что наша семья развалится?

– Боюсь.

– Ну, что ж… Либо мама получит то, чего ей такнедостает, и вернется домой, либо выйдет замуж в Швеции, разведясь со мной. Чтоизменится лично для тебя? Мамы не будет в Москве? Так ее и сейчас здесь нет, исовершенно непонятно, когда она захочет вернуться. И потом, положа руку насердце, признайся: неужели ты так сильно нуждаешься в мамином присутствии?Прости, ребенок, я знаю тебя так давно, что имею право кое-что сказать. Тебе нетак уж и нужно, чтобы мама жила в Москве, просто тебя задевает, что она готоважить вдали от тебя. А что касается нас с тобой, то ты же не перестанешьприходить ко мне только потому, что я больше не являюсь мужем твоей матери,верно?