Выбор оружия. Повесть об Александре Вермишеве - Наталья Максимовна Давыдова

Сон окончательно улетучился, Александр почувствовал, что недоволен собой. Час назад, рассказывая о себе, он не сумел быть откровенным до конца. Опустил то обстоятельство, что он не только комиссар, но и литератор. Какой - не ему судить, но литератор неисправимый, хотя и не сказать, чтоб успешный. Восемнадцать пьес написано им, и ни одна не поставлена. И тогда, в 1909 году, он сидел за свою пьесу, в которой, как было определено Санкт-Петербургской судебной палатой, «описывая в форме драматического произведения приготовления петербургских рабочих к событиям 9 января 1905 года, вложил в уста некоторых действующих лиц суждения и призывы, заведомо для него, Вермишева, возбуждающие к бунтовщическим деяниям...»

Последнюю пьесу, экземпляр которой лежал у него в вещевом мешке, он написал за месяц до отъезда на фронт и отправил Ленину, сопроводив письмом.

«6 апреля 1919 г.

Петроград

Дорогой вождь и товарищ Владимир Ильич!

Очень прошу уделить время и просмотреть прилагаемый труд. В дни, когда наши коммунальные театры сидят без пьес по злободневным вопросам, по той причине, что «присяжные» писатели земли русской, очевидно, все еще продолжают дуться на Октябрьскую революцию, будучи оскорблены в лучших своих чувствах «свободных» жрецов литературы, или не решаются скомпрометировать свои высокие имена, выжидая окончательного исхода всемирной борьбы классов, а, может, просто вследствие понятного отсутствия вдохновения, по причинам своей междуклассовой недоразвитости, что мешает им быть охваченными восторгом пред величием картин происходящего и т.д... - нам, рядовым партийно-советским работникам, неизвестным и малоопытным в литературе, очевидно, приходится и в этой области нашего строительства проявить свои силы и энергию.

Подумать только, чем только ни должен быть теперь коммунист, чтобы можно было успеть справиться с грудами задач, поставленных пред пролетариатом историей, в попытках утолить голод, существующий в достаточном количестве во многих областях бытия нашего.

Производя работы по транспорту, я отнял у себя семь ночей и написал эту пьесу для пролетарского театра. Для оценки посылаю Вам этот мой маленький труд.

Очень прошу на этом опыте творчества на современную тему в разгаре боя положить свою резолюцию и, какова бы она ни была, возвратить мне рукопись, дабы я мог иметь руководящее начало для продолжения работы в этой области, по моему мнению, весьма важной в настоящее время.

С товарищеским приветом Александр Вермишев.

По силе возможности, прошу исполнить.

Если случится, что пьесу дадите кому-либо читать, прошу имя автора пока не оглашать, т. к. думаю послать этот труд на конкурс».

Ответ пришел очень быстро. Секретарь Совнаркома Л. Фотиева писала:

«Тов. Вермишеву.

По поручению Владимира Ильича сообщаю Вам, что Ваша пьеса «Красная правда» была послана на отзыв трем литературным редакторам. Отзыв их следующий:

«Наше согласное мнение (всех троих) таково:

1. Как агитационное орудие пьеса должна действовать сильно, особенно там, где переживали гражданскую войну.

2. В художественном отношении страдает длиннотами, искусственностью речи, местами книжностью языка. Подлежит некоторой чистке стиля, сокращениям.

3. Для столичных балованных сцен не очень подходит, но в гущу народную - хорошо».

Он сам знал о недостатках пьесы и собирался ее переделать, но пришло предписание - не позже пятого мая выезжать на фронт. Тогда - времени не оставалось - он отдал пьесу (как она была) Саше Мгеброву, весной основавшему петроградский Рабочий революционный героический театр.

Впервые они встретились в 1903 году. Мгебров в то время учился и о театральной карьере не помышлял. Александр о драматургии тоже не помышлял, они сошлись на Революции. Один работал пропагандистом в рабочих кружках Выборгского района, другой - среди солдат расквартированных в Питере частей. Сошлись - не то слово. Сцепились, схватились. Александр смолоду был нетерпим и горяч, но Мгебров - сущий вулкан. Бушевал, лез в драку, хватался за пистолет. Потом быстро остывал. Не разочаровывался, не стремился сжечь то, чему поклонялся, был преисполнен благодарности старым кумирам, готов был восхищаться ими и... норовил сбежать. Вечно искал что-то неведомое. Ему постоянно казалось, что истина ускользает от него. Он призывал солдат и своих сокурсников-юнкеров к борьбе во имя бедных и угнетенных, но Александру однажды признался: «И ты и твои товарищи кажутся мне наивными мечтателями, которые не имеют ни малейшего понятия о действительности. Я вырос в военной среде, в ней живу, и я вижу реальную силу, противостоящую вам, - русскую армию, которая была, есть и будет за веру, царя и отечество. Пытаться сокрушить эту силу немыслимо». Потом сам себе возражал: «Нет, нет. Душа моя тянется к вам, а для меня всегда важнее чувство, чем мысль, и, хотя я умом этого не схватываю, душою готов поверить, что мы, офицеры, вместе с вами сможем многое сделать. Серая солдатская масса - это ведь целый мир, и разве не от нас зависит близко подойти к ней и воспитать ее...»

В ноябре 1905 года поручик Мгебров в Батуме вывел из казарм минную роту для защиты рабочих от зверств казаков, «усмирявших беспорядки». За эту акцию был приговорен военно-полевым судом к расстрелу. Спасли отчаянные хлопоты отца, генерала и крупного чиновника военно-технического управления. Мгебров был признан душевнобольным и отпущен за границу. Но ни заключение в сумасшедший дом, ни ожидание расстрела не сломили и не умиротворили пламенную душу. Ко всему прочему, помилование, которое исхлопотал отец, не было окончательным, и время от времени по непонятным причинам судебный процесс вспыхивал вновь. Судьба, соответствующая натуре этого человека.

Павел Орленев, встреченный им в Норвегии, увлек его с философского факультета университета в Христиании на театральные подмостки. Мгебров, покоренный личностью Орленева, начал играть в его труппе и рискнул вернуться в Россию.

Александр вновь увидел его в 1907 году - Мгебров был буквально опьянен орленевскои идеей «третьего царства». «Ты знаешь, что такое третье царство?! - кричал он. - Это радость, это праздник, сплошной великий праздник! Но не глупого безделья, а труда и достижений... Мы будем играть в деревнях для народа, для простых крестьян. Устроим настоящий крестьянский театр. Мы научим людей радоваться, сейчас никто этого не умеет. Весь мир погряз в борьбе, в распрях, в тяжком труде, а мы вернем людям чувство радости. Уметь радоваться - это искусство, которым человек должен овладевать как ремеслом... Наш театр - балаган, но одновременно и храм. Наша религия - веселье. Бьющая через край жизнь. Мы играем и живем на виду у всего мира, и крестьяне в любой деревне, зажженные нашим весельем, живут и радуются вместе с нами. Вот настоящая