Выбор оружия. Повесть об Александре Вермишеве - Наталья Максимовна Давыдова

Изобилие фотографий, портретов, портретиков в рамочках - кожаных, крашеных, лакированных, инкрустированных камнями и стеклышками, порою совсем дешевых - из крымских ракушек, а иногда респектабельно бронзовых. Фотографии круглые, овальные, прямоугольные, иногда крошечные, более пригодные для медальонов, они и висят иной раз на цепочках в медальонах на специально вколоченных гвоздиках и завитушках старого зеркала, а уж в самом зеркале, вернее, между фацетом и рамой, засунуты десятки таких разнокалиберных фотографий, иные совсем пожелтели от времени, и разобрать ничего невозможно. И в углу стоит туалетный столик, а на нем миллион флакончиков, хрустальных и цветного стекла, и в серебре, и в варшавском серебре, называемом мельхиором. И на столике среди эмалевых пудрениц и груш от пульверизаторов в шелковых оплетках, какой-то сонетки в виде мраморного кирпичика (на нем бронзовая лягушка и маленькая кнопочка самого звонка) опять же невероятное количество фотографий и портретов... Что это, нечто ностальгическое? Пожалуй, нет. Таков был стиль, обычай.

Задаю Люси Семеновне тот же вопрос: каким ей помнится Александр Александрович Вермишев?

- Я счастлива, что Саве воскрешен, - говорит она. - Это был замечательный человек, но очень несчастный. Почему? Не знаю. Он был... такой грустный. Я никогда не видела его улыбающимся. Нет, улыбающимся видела, но у него была печальная улыбка, как у Чарли Чаплина или у Зощенко. Он мог веселить других, а сам смеяться не умел. У меня сохранилось много его писем...

Передо мной письма Саве к юной Люси.

Вот открытка, репродукция картины Лео Прентана «Соперники». Летит аэроплан, этажерка вместо фюзеляжа, в туманно-сизых и багряных грозовых облаках, шасси с велосипедными колесами, подразумевается круг пропеллера. За аэропланом гонится коршун, нависает над ним, изготовился к сражению. Торчит махонькая головка пилота. Как писал Блок: «О чем - машин немолчный скрежет?/3ачем - пропеллер, воя, режет/Туман холодный - и пустой?/Теперь - за мной, читатель мой,/ В столицу севера больную,/На отдаленный финский брег!»

На обратной стороне рукою Вермишева:

«Мысли, как коршуны злые, мчатся повсюду за мной... Скверно, Люси, быть ранней весной одинокому. Душно в мировых установлениях. Милая хорошая Люси! Не сердитесь, что не пишу о себе. Отвык. Сяду, задумаюсь, и, передумав сам все, ни с кем не делюсь. Никому это, видимо, не надо. Саве».

Другая открытка. Мерзкие декадентские африканские львы, похожие на крыс. Сидят хвостами в разные стороны.

«Дорогая Люси! Большое свинство на письмо Ваше писать открыткой, но на большее у меня нет душевных средств. Я так измочалился, так устал душевно от этого мертвого штиля, который охватил мою жизнь, превратив ее в прозябание, что готов истерически закричать... Как будто нити, жизненные нервы оборвались и душа моя «живой труп». Ни баня, ничто не помогает. Думаю, этот период пройдет, и я воскресну. Нужен толчок какой-нибудь...»

Три встречи - три суждения людей, которые знали и любили Саве, восхищались им. И три его образа. Ему было отпущено судьбой сорок лет жизни. Но почему-то возникает ощущение, что по-настоящему его жизнь только начиналась...

III

В шестом часу утра разбудили: звонил председатель уездной ЧК Кандюрин. У станции Казаки совершено вооруженное нападение на товарно-пассажирский поезд, поезд на полном ходу сошел с рельсов, имеются жертвы, нужно помочь людьми.

Подняли по тревоге взвод. Прибыл на пулеметной тачанке Кандюрин, молодой человек могучего телосложения, уверенный в себе. С ним инженер-железнодорожник.

И еще трое парней из ЧК, верхами. Договорились, что со взводом отправится комиссар.

Александру дали коня, симпатичного длинноногого орловца. Поскакали. Сидевшие в тачанке посматривали с недоверием, но Александр лошадей знал, хоть не садился в седло лет семь. Последний раз в Ардагано-Михайловском полку в 1912 году, где проходил военную службу после окончания университета - вольноопределяющимся, вольнопером, как говорили тогда. А обучал его верховой езде в детстве терский казак, служивший в имении дядюшки Христофора объездчиком. Поэтому и посадка у Александра была казачья, он не откидывался на рыси, наклонялся, как учили, вперед, ехал ровно, не подпрыгивая, укороченных стремян не признавал, ногу вытягивал по-казачьи. В полку, где была принята английская облегченная рысь, начальство выражало неудовольствие.

Через час добрались до места. Лежащие на боку вагоны, разрушенное полотно, отброшенные саженей на двадцать рельсы и шпалы. Вокруг потерпевшие и любопытные, неведомо откуда набежавшие. Подъехали ближе. Кандюрин начал опрос свидетелей. Выходило, что дело не однозначное. Поезд сошел с рельсов на крутом повороте. Инженер-железнодорожник Гольцев сказал, а местные подтвердили, что на этом повороте неправильно уложены рельсы и несколько крушений здесь уже было. Схема повторялась: если поезд развивал большую скорость, задний вагон центробежной силой выносило с путей и он тянул за собою остальные. Так, вероятно, и в данном случае. Задний, легкий, двухосный вагон вынесло, он перевернулся дважды, другие, вылетая за ним, уже не переворачивались, а ложились на бок и веером скользили по мокрой степи. Насыпь была невысока. Головные два вагона не упали, а сойдя с рельсов, зарылись колесами в землю и стояли накренясь. Паровоз с почтовым и багажным вагонами оторвался и ушел вперед. Тут-то и началось, рассказывала паровозная бригада. Они увидели, что случилось, и затормозили. Дали задний ход, побежали к порушившимся вагонам. В это время из-за кустарника, на дороге через переезд, показалась лошадь с телегой. В ней четверо. Как выглядели? В показаниях паровозной команды и пассажиров началась дикая путаница. Одни видели солдат, вторые - крестьян, третьи - белогвардейских офицеров, седьмые - оборотней. Что дальше? Охрана почтового вагона, три человека, выскочили и тоже побежали, посмотреть. Но увидели, что телега подъехала к почтовому. Что делать? Начальник охраны скомандовал: гнать в шею тех сукиных детей. Винтовки свои они оставили в вагоне. Подбежали к вагону и были убиты. Бандиты перегрузили в телегу мешки - что там было, паровозная бригада, естественно, не знала. И укатили, бросив в почтовый вагон гранату.

Красноармейцы вытаскивали из-под вагонов тех, кому не повезло. Внутри вагонов пострадали немногие, погибли главным образом сидевшие в тамбуре и на подножках - добиравшиеся в Елец крестьяне и мешочники.

- Натворили дел, гады, - сказал Кандюрин. - Банда или из местных? Оружие у каждого, ехали мимо, плохо лежит, ну и давай. А охрану положили сдуру. Такие случаи мы знаем. Ты-то, комиссар, как рассуждаешь? Ты, говорят, юрист...

- Непохоже на случайность, - сказал Александр. - Точно знали про крушения на этом повороте. И ничего не стоило немного развинтить рельсы, чтобы крушение повторилось. Техническая экспертиза здесь вряд ли поможет, вон как разметало. Путевой обходчик когда