Феечка - Наталия Терентьева

– А у тебя? – буркнула бабушка. – Бледная. Где твой румянец? Сбегай в магазин, хоть прогуляешься. Вон Федора и то пушистее тебя.

– И румянее, да? – засмеялась я.

– И румянее! – упрямо сказала бабушка, пытаясь вскочить с кровати.

Я порадовалась, что у нее есть силы на борьбу со мной.

– Сбегаю. Ты аккуратно вставай, не рыпайся так. Завтра, может, с тобой прогуляться выйдем.

– Ты не будешь меня выгуливать, – четко сказала бабушка. – Я до такого дожить не мечтала.

– Да я не выгуливать тебя буду. Можешь ты меня выгуливать. Просто вместе пройдемся. Мама вообще просила, чтобы ты со мной не ругалась.

– Надюша… – Бабушка неожиданно взяла меня за руку. – Ты такая хорошая девочка у нас выросла… Зачем тебе этот Андреев? Взрослый, чужой…

Я не стала отнимать руку, чтобы не обижать бабушку, совершенно не склонную к нежностям. Но говорить на эту тему мне было неловко. Как – зачем? Разве нас спрашивают – зачем? Разве любовь спрашивает…

К вечеру бабушка оживилась, попросила меня показать ей какой-нибудь фильм Андреева, очень внимательно смотрела, даже что-то записывала. Бабушка – настоящая учительница. Я видела в ее глазах прежнее внимание… Она раньше всегда бросалась записывать то, что не знала, чтобы потом обязательно рассказать об этом ученикам, вплести в канву уроков.

– У него еще есть фильм про нашу науку… про ее упадок… – осторожно сказала я. – Там и о школах немного говорится… Включить тебе?

Бабушка кивнула:

– Хорошо. Но сначала ты мне поставь его передачу, которую он сам ведет. Хочу послушать, как он говорит.

– Он фильм про науку сам снимал и сам все рассказывает.

Я включила, села рядом с бабушкой и стала смотреть. С другого моего бока независимо уселась Федора и тоже стала наблюдать за перемещением фигур на экране. Или – тоже смотреть фильм. Мы ведь не знаем ничего про наших кошек, еще меньше знаем, чем про самих себя…

Как-то сейчас, сидя дома, да еще и держа бабушку за руку, моя любовь к Андрееву не казалась мне уже такой всеобъемлющей, затмевающей солнце и небо. Ну, любовь и любовь. А еще у меня есть дом, есть мама и бабушка, живые и теплые, любящие и любимые. Есть пушистый теплый комочек – кошка Федора, которая бежит ко мне трусцой, как собачонка, когда я приезжаю домой, и потом не отходит все дни. Смотрит иногда в глаза долгим-долгим взглядом. Что-то хочет сказать? Передает какую-то свою информацию? О чем? О том, что я ее друг и ей меня не хватает? Я так это понимаю.

В Москве же я как-то в последнее время растерялась, понимая, что ничего, кроме Андреева, мне в жизни вообще не нужно. И что мне с этим делать?

Мама пришла не поздно, отругала нас с бабушкой, что та «бегает по дому».

– Не могу я лежать, Таня. У меня голова начинает болеть, – отмахнулась бабушка. – Я буду жить, пока живу. А лежать и тлеть я не буду.

– Мама… Пару дней надо полежать, чтобы жить дальше, понимаешь?

Мама померила пару раз бабушке давление, осмотрела ее и немного успокоилась.

– Ты хорошо на нее действуешь, – сказала она мне.

– И бабушка на меня хорошо действует, – ответила я, думая о том, не ошиблась ли я с тем, что выбрала Московский Университет и город Москву, живя в Питере.

На следующее утро, когда я встала, бабушка, как и накануне, была уже на ногах. Блинчиками не пахло, бабушка сварила пшенную кашу с тыквой и изюмом, которую я тоже люблю. Я сделала зарядку, долго стояла в душе, глядя на привычный рисунок плитки в ванной. Несколько лет назад мы с трудом, долго, муторно делали ремонт – в нашем старом доме это дорого и трудно, пришлось менять очень многое. Но сделали. И теперь у нас наша и без того прекрасная, огромная ванная с окном еще и вся в бледно-фисташковой плитке с поблескивающими длинными, растущими из пола до самого потолка, фиолетовыми цветками. Это не мещанство, это красиво. Или это красивое мещанство, не знаю.

Слово «мещанство» приобрело со временем негативный оттенок и стало означать вещизм, мелкие интересы, приземленность, ограниченный кругозор… Я посмотрела в словаре Даля – получается, еще сто пятьдесят лет назад, когда писался словарь, никакого плохого смысла в этом не было и поговорок никаких. Я думаю, что «мещанство» – от слов «место, местные». Так называлось сословие бедных горожан, которые платили подушную подать и чьих сыновей брали в солдаты. Так мы ведь – тоже местные и бедные горожане. Теперь все перемешалось, и мои мама и бабушка – врач и учитель – стали самым что ни на есть низшим, бесправным и бедным сословием. При царе врачи и учителя – не столичные, лечившие и учившие бедняков, то есть почти все население страны, были очень бедными. Так что все вернулось на свое место.

Я не так давно поняла, что историю нужно изучать не по учебникам, написанным тенденциозно и с намерением убедить, а по художественной литературе. Читаешь роман девятнадцатого века, в котором описываются чувства и переживания, а попутно, между строк, узнаешь невероятные подробности из жизни людей того времени, то, о чем писатель говорил как о само собой разумеющемся. О том, как голодали, о том, как умирали без счета дети, о том, как бить человека плетьми – это нормально, о том, как бить домочадцев не воспрещается, о бесправии, нищете, забитости большинства людей нашей огромной страны.

– Не застывай с ложкой! – привычно проговорила бабушка. Как будто время сомкнулось, как будто я сейчас схвачу сумку и побегу в школу, через два двора, через дорогу и еще через двор… – О чем думаешь?

– О большом, ба, – вздохнула я. – Ты же меня всегда учила смотреть дальше своего носа, вот я и смотрю – далеко и широко.

Бабушка сидела напротив меня за нашим большим кухонным столом, который раньше всегда был завален ее и моими тетрадками, и мама ничего не могла с этим поделать.

– Приезжай, пожалуйста, домой иногда, хорошо? Вкусно?

– Очень.

Когда я доела теплую, сладкую, нежную кашу, которую бабушка как-то особым образом растирает и взбивает с молоком, а то и со сливками, если они есть, бабушка встала, подошла ко мне твердой походкой (я видела, что она старалась идти энергично, с прямой спиной, не держась ни за что) и обняла меня, постояла так, потом отошла и сказала:

– У тебя поезд через четыре часа. Если надо что-то собрать, собирай. И пойдем прогуляемся, погода сегодня хорошая, синее небо даже проглядывает.

– В смысле – поезд? – изумилась я.

– Поезд. Средство передвижения. Санкт-Петербург – Москва, будь она неладна.

– Понятно… – осторожно проговорила я.

– Я купила тебе билет, – добавила бабушка.

– Зачем ты его купила? И как?..

– Молча. В Интернете. Я давно во всем разобралась. Я, что, зря столько дома сидела? Покупаю все, что надо, плачу карточкой. И тебе вот билет купила. На «Сапсан».

– Но зачем?