Феечка - Наталия Терентьева

– А что тут стыдиться!.. Но… А какой Дом культуры, ба?

– Знаешь, на углу проспекта и второй линии? Я туда в хор пыталась ходить, да атмосфера вокруг, знаешь, такая… особенная… Там свои лидеры, свои какие-то устои, я не вписалась. Все уже очень пожилые, люди хорошие, разные… хотят жить, чтобы всё, как в молодости, и быть молодыми… И от этого еще грустнее. Вот попела я, попела, погуляла с ними по набережной, посидела пару раз в кафе, записалась вместе с другими на городской конкурс «Серебряная красавица»… Да и решила – нет, не мое. Петь я особенно не умею, болтать просто так, ни о чем – тоже. На конкурс красавиц не пойду – умру от стыда и смеха… Вот решила поработать. Тем более что Таня и так еле все тянет, а я петь хожу, как бабочка.

– Бабочки не поют, ба, – засмеялась я.

– Я имею в виду Стрекозу. Из басни Крылова. Да. А как-то в Дом культуры пришли мои бывшие ученики с детьми, там проходил музыкальный районный конкурс. Дети наряжены были, в блестящих платьях, накрашены, причесаны – все, как настоящие эстрадные певицы, только маленькие. Я поднялась, послушала немного, порадовалась, что ты у нас так не пела. А у нас там жилетка такая, синяя, с табличкой, на табличке написано имя «Вера», без отчества, и должность: «гардеробщица». Молодой директор так распорядился. Узнали меня ученики, засмущались, расстроились, сделали вид, что не узнали…

– Да ты что!..

– Ну да, – кивнула бабушка. – Скоро конец? Хочу встать уже.

– Скоро. Давай побыстрее прокапаем.

– Я поправлюсь, Надюша.

– Я не сомневаюсь. Только больше на работу не возвращайся, раз там душно.

Я прикусила язык. Мама просила не говорить о проблемах с бабушкой. Она думала, что мы по политике, как обычно, схлестнемся. А тут вот оно что…

– А мама знает, что ты в гардеробе работаешь?

Бабушка нахмурилась.

– Не знала, я не говорила. Зачем зря Таню расстраивать? Теперь узнала. С работы звонили, я же не пришла… Таня трубку взяла, я не смогла быстро дотянуться…

– Какие вы… – Я покачала головой. – И ничего мне обе не говорили…

– Тебе учиться надо. Раз выбрала этот факультет, значит, там учись как можно лучше.

– Так я уже на доске почета, ба. Забыла тебе рассказать. Вот… – Я полистала фотографии в телефоне. – Как раз повесили накануне моего отъезда. Пробегала мимо, сфотографировала.

– Доска почета… Надо же… Какие забытые реалии…

– Ну да, – улыбнулась я. – У нас декан – хомо советикус. Но он же умный человек. Берет оттуда только самое лучшее. Например, он не в силах отменить платные места на факультете. Но зато, как может, помогает бюджетникам. Премиальную стипендию выписал к Новому году, ты помнишь… У бюджетников общежитие получше… У некоторых.

– Но не у тебя, – уточнила бабушка.

– Мне обещали в следующем году.

– А это честно? – прищурилась бабушка. – Про особое отношение к тем, кто попал на бюджет?

– А что же нечестного? Кто лучше сдал экзамены, кто лучше учился, тот и прав больше имеет. Нечестно как раз то, что никого в результате не отчислили после первой сессии, даже тех, кто являлся на занятия раз-два в неделю. Ругали, угрожали, справки требовали, кому-то двойки на экзамене поставили. Но все пересдали на тройки и опять гуляют, как хотят, ничего не боятся, смеются только над всеми.

– Больное общество… – покачала головой бабушка. – Я вообще по-другому на все теперь смотрю. Как полежала день в реанимации в нашей больнице, пока меня Таня не перевезла к себе…

– Ты в реанимации была? – ужаснулась я. – Мне мама ничего не говорила.

– Так всего день… Да и случайно меня отвезли… Ничего такого не было… Перестраховались… Сознание потеряла. Думали инсульт, но я, когда пришла в себя, сама проверила – все хорошо.

– То есть врачи зря тебя в реанимацию повезли? – уточнила я.

– Конечно! Где место было, туда и повезли!

Я не стала больше спорить с бабушкой, она и так слишком разошлась.

– Да и не в этом дело, Надюша! Я ж тебе говорю – у меня как будто глаза открылись. Я понимаю теперь, что мы были, как старуха из «Золотой рыбки». Всё мало, всё мало было, все мы хотели быть владычицами морскими… Хотели быть принцами и принцессами, а стали нищими – большинство из нас. Колбасы наелись, тряпок накупили, в Турцию и Европу съездили и потом сели, ошарашенные, когда поняли, что произошло. Я ведь, Надюша, первые десять лет толком ничего не понимала. Детям в школе о свободе рассказывала. Программу составляла, как хотела. Пастернак, Бунин, Куприн… Счастье какое было! Долой революционные стихи и прозу, будем Хармса и Набокова читать! Я даже Солженицына сначала в программу включала. Делали все вообще всё, что хотели. Потом уже нас в оборот стали брать. Я еще удивлялась – что же эта за свобода, если меня заставляют Чернышевского и Горького из программы выкинуть, а Бродского и Солженицына проходить. Не понимала… Нам же повторяют как мантру, что «идеологии нет, идеологии нет…» Как же нет!.. Конечно, есть! Просто она такова, что объявить ее во всеуслышание невозможно. Все ахнут и скажут: «Да вы что!.. С ума сошли!..» Ты понимаешь, что кто-то, какие-то человечки сидят и сознательно формируют классы. Никакой не «рынок» формирует, а человечки. Те, кто вдруг зарплату директоров сделал в пятнадцать – двадцать раз больше, чем учителей и врачей. Такой директор выполнит всё, что ему скажут. Он уже – не с нами. Он с теми, кто дает ему такие деньги, чтобы он был послушным и ведомым. И принадлежал к другому классу. Когда люди, не задумываясь, повторяют про «лифт», в который должен залезть во что бы то ни стало их ребенок, это якобы его главная цель в жизни, они не думают, что таким образом соглашаются с тем, что они – внизу. А есть кто-то наверху, там, куда должен стремиться, расталкивая, убирая с пути любыми средствами соперников, их ребенок.

«Ох, как ты заговорила!» – сказала бы я раньше, если бы бабушка не болела. И это моя бабушка, которую мы с мамой дружно звали «диссиденткой», бабушка, которая кляла все, что только можно было клясть, надо не надо приплетала монархию, царя, слушала передачи о том, как все плохо было в советское время, соглашалась, не хотела понимать, что эти передачи снимают не по убеждению, а по заказу тех, кому новое время принесло деньги. Строй ведь не случайно называется «капитализм». Главное – это деньги. Один человек копит деньги – предела этому процессу нет. Он будет копить деньги до тех пор, пока не станет самым богатым на Земле. Это его цель. Остановиться невозможно. Если очень упростить, свести к формуле, то это именно так. Этому меня научил Андреев, но и без Андреева я это понимала, просто не умела четко и коротко сформулировать.

– Всё, закрывай, – кивнула бабушка на капельницу. – А то воздух попадет. Катетер в вене не будешь оставлять?

– Мама сказала – не надо… – Я аккуратно достала иголку и заклеила бабушке руку широким пластырем. – Полежи. Нормально себя чувствуешь? Голова не кружится?