Плач к Небесам - Энн Райс

Каждое утро после ночных скитаний Тонио стал приходить наплощадь. Отсюда он мог наблюдать за братом издалека, при этом лишь воображаясебе содержание его коротких бесед. Рукопожатия, поклоны, сдержанный смех.Потом появлялся Марчелло Лизани, и они вдвоем начинали прохаживаться из одногоконца площади в другой, теряясь в толпе на фоне корабельных мачт и тусклопоблескивающей воды.

Убедившись же в том, что Карло нет поблизости, Тонио тихопроскальзывал в дом и по кажущимся бесконечными коридорам устремлялся к дверямматеринских покоев. Стук. Никакого ответа. Прежние отговорки слуг.

* * *

Катрине не потребовалось много времени, чтобы узнать, кудаже уходит Тонио. Он жил ради того момента, когда с зимнего неба внезапноопускалась тьма, окутывая весь дом. Тогда он выскакивал на улицу и ждал тампоявления Эрнестино с компанией.

Катрина была в смятении.

— Так ты — тот самый певец, о котором говорит весьгород? Но послушай меня, Тонио, так продолжаться не может. Не давай его злоберазрушать тебя...

«Ах, почему ты мне не сказала?» — лишь подумал он.

Учителя что-то проворчали, и он посмотрел на них. Ошибкибыть не могло: на лице Алессандро был написан испуг.

* * *

Близился вечер. Больше он не мог этого выносить. Мрачный,безотрадный дом, куда неохотно пробивался робкий весенний свет. Прислонившись кдвери материнских покоев, он сначала почувствовал слабость. Но потом,охваченный яростью, стал так трясти двойную дверь, что железный засов в щепкиразнес дерево, и Тонио оказался в пустынной комнате.

Целое мгновение он не мог сориентироваться в темноте,различить даже хорошо знакомые предметы. Но постепенно разглядел фигуру матери,спокойно сидевшей перед туалетным столиком.

Блики света играли на ее серебряных щетках и гребнях. Лучиксвета упал на жемчуг, унизывавший ее шею, и Тонио вдруг осознал, что мать одетавовсе не в черное шелковое траурное платье, а во что-то роскошное,ярко-красочное, усыпанное, словно мерцающими огоньками, драгоценными камнями.Огоньки исчезли, когда Марианна подняла руки и закрыла ими лицо.

— Почему ты сломал дверь? — прошептала она.

— А почему ты не отвечаешь, когда я стучу?

Он видел ее белые пальцы, вцепившиеся в волосы. Онаприкрывала груди руками, как святая, и наклоняла голову, словно хотела упастьниц. Белела ее шея сзади, а волосы, разделяясь на две части, ниспадали спереди,как вуаль.

— Что ты будешь делать? — вдруг спросила она.

— Что я буду делать? А что я могу сделать? — Тониорассердился. — Почему ты задаешь этот вопрос мне? Задай его моим опекунам.Или адвокатам отца. Это не в моей власти и никогда не было в моей власти. Ноты, ты сама, что ты делаешь?

— Чего ты хочешь от меня? — прошептала она.

— Почему ты никогда не говорила мне? — с горечьювопросил он, приблизившись к матери. Тут его рот исказила гримаса. —Почему?! Почему мне пришлось из его уст услышать о том, что той девушкой былаты, что это ты и он...

— Прекрати! Богом заклинаю, прекрати! — закричалаона. — Закрой дверь, закрой дверь!

Внезапно вскочив, Марианна кинулась мимо него к взломаннымим дверям и закрыла их. Потом бросилась к окну и задернула тяжелые бархатныешторы так плотно, что комнату буквально окутала тьма.

— Почему ты мучаешь меня? — взмолилась она. —Как мне быть с вашим соперничеством? Бога ради, Тонио, я полжизни провела вэтом доме, читая тебе волшебные сказки! Я была тогда не старше, чем ты сейчас!Я совсем не знала, что такое мир, и поэтому пошла с Карло, когда он пришел замной! Но сказать тебе? Как могла я сказать тебе? После изгнания Карло егопревосходительство запер бы меня в «Пиета» или в каком-нибудь еще более ужасномместе, и я бы там просто умерла! У меня не осталось ни чести, ни способностисопротивляться, и вот он привез меня сюда, женился на мне и дал мне свое имя.Видит Бог, я пятнадцать лет пыталась быть синьорой Трески, твоей матерью, тем,чем он хотел меня видеть. Но сказать тебе... Как сказать тебе?! Боже мой, даэто я умоляла Карло не говорить тебе! Но, Тонио, не считая тех несколькихночей, что я провела с ним в юности, я жила жизнью монахини! А чем я заслужилатакое священное призвание? Неужели у меня лицо и фигура святой? Я женщина,Тонио!

— Но, мама, с ним, под крышей дома моего отца...

Тонио почувствовал на лице ее руки: мать пыталась закрытьему рот, глаза, хотя он и так ничего не мог видеть. Ее теплые пальцы легли наего ресницы, ее гладкий и холодный, как мрамор, лоб ткнулся ему в губы.

— Пожалуйста, Тонио. — Она тихо плакала. —Разве важно, чем я сейчас с ним... Я ничего не могу поделать с этимсоперничеством. Это не в твоей власти, но это и не в моей власти. О,пожалуйста, пожалуйста...

— Будь со мной, мама, — прошептал он. —Прошлое действительно не имеет значения, но будь со мной сейчас. Я твой сын,мама, и ты нужна мне.

— Я с тобой, с тобой! Но, как и раньше, у меня и теперьнет никаких прав.

Она опустила голову ему на плечо, и Тонио, медленно поднявправую руку, погладил ее шелковистые волосы.

— Это должно закончиться, — прошептал он.

* * *

В конце месяца Карло проиграл свои первые выборы. Старейшиечлены Большого совета поговаривали о высылке его за границу, но с помощьюмолодых товарищей ему удалось удержаться в Венеции.

Давным-давно составленные пункты завещания Андреа Трескибыли раз и навсегда признаны ясными и неоспоримыми.

За его четким и грозным отказом старшему сыну в женитьбестояло абсолютно нерушимое условие.

Андреа завешал все состояние одному сыну. Это означало, чтооно никогда не могло быть разделено или продано. И наследовать его могли лишьсыновья Марка Антонио Трески. Поэтому, что бы ни предпринимал Карло, будущеесемьи принадлежало Тонио.

Только в том случае, если бы Тонио умер, не оставивнаследника, или если бы было доказано, что он не может иметь детей, могли бытьпризнаны наследники Карло.

Карло, казалось, смирился с волей отца. Старые друзья Андреапосоветовали ему не оспаривать завещание во избежание скандала, и он согласилсяс этим. Собственные деньги он продолжал тратить на домашнее хозяйство, включаявозросшее жалованье учителей и воспитателей брата.

Он прилежно исполнял все свои обязанности по государственнойслужбе, настойчиво стремился ублажить всех сколько-нибудь влиятельных лиц ивскоре превратился в образец настоящего патриция.