Мемуары посланника - Карлис Озолс

Он знал, что я только приехал из Риги.

Я вспомнил о его портрете в «Правде» с такой знаменательной подписью и полушутя спросил:

– Что же, Георгий Васильевич, «стрелка» повернулась на Восток. На Западе все спокойно?

Чичерин задумался и, кажется, польщенный моим вопросом, тихонько сказал:

– Да, но не я, другие повернули эту стрелку.

Ответ Чичерина подтвердил слух о том, что в восточном вопросе уже нет единой линии, единодушия, плана. Может быть, это разномыслие и явилось причиной того, что Карахан впал в немилость и был расстрелян вместе с Енукидзе и Штейгером как предатель. Но кто, логически рассуждающий, разбирающийся в событиях, мог и может поверить, что Карахан, ставший потом послом в Турции, продавал какие-то документы? Если бы он был столь корыстен, жаден до денег, он мог бы присвоить буквально миллионные суммы, отправлявшиеся на Восток ему как главному руководителю предстоявшего восстания. Подобные сомнения о виновности Карахана мне недавно высказал и американский посол в Турции Роберт Скиннер. Прощаясь в Анкаре с Караханом, Скиннер выразил надежду снова увидеться, но получил от Карахана весьма пессимистичный ответ:

– Мы уже больше не встретимся.

Если бы Карахан действительно занимался продажей каких-либо планов, чего ради он бы вернулся в Москву, отлично зная, что его ждет? Он мог попросту бы остаться за границей, как это сделали многие советские посланники. Вернее всего, Карахана обвинили в недальновидности и, чтобы оправдать свои восточные неудачи, свалили вину на него. Виновный найден, «преступление» сформулировано, конец известен – смертная казнь.

После этого, после «создания восточного жандарма», Сталину, конечно, ничего другого не оставалось, как прекратить политику вулканизации Востока и начать создавать сильную армию, единственное спасение Восточной Сибири, до самого Байкала, от японской агрессии.

Советская политика расширения союза трудящихся при помощи Коммунистического интернационала не только потерпела полное фиаско на Востоке. Случилось худшее: Россия стала под угрозой с Востока. Черта вызвали, а прогнать не умеют.

Ленин, как можно легко предположить, еще имел кое-какое чувство к России, и в плане территориальной целостности, и в плане страны русских. Но Троцкий, Зиновьев и другие, конечно, были совсем далеки от таких чувств. Границы их совсем не интересовали. Этим только и можно объяснить Брест-Литовский договор 3 марта 1918 года, по которому Россия должна была потерять по крайней мере миллион квадратных километров с 63 миллионами жителей. На основании Версальского договора эти условия мира с немцами были аннулированы.

Правда, тогда еще в коммунистических сердцах теплилась вера в победу интернационального коммунизма. В таких условиях границы роли не играют. Важна была передышка, Брест-Литовский договор ее предоставлял.

В 1922 году Рапалло открыло новую страницу советско-германских отношений. Началась лихорадочная работа. Испытанный в политических боях, старый германский дипломат граф Брокдорф-Ранцау на мирной конференции отказался подписать Версальский акт и отправился в Москву с немаловажной целью – дать реванш союзникам. Немецкие специалисты, гражданские и военные, стали прибывать в СССР сотнями, чтобы поднять обескровленную и разрушенную Россию, максимально развивать русско-германские экономические отношения. Втайне Германия надеялась на гибель коммунизма, веря в торжество идей Бисмарка, то есть в крепкое объединение России с Германией. Конечно, руководящую роль в этом союзе Германия отводила себе. И наоборот, коммунисты-большевики верили в победу Коммунистического интернационала. Каждая сторона по-своему понимала конечную цель взаимного сотрудничества.

Началась политическая игра, и в ней опять проиграли большевики, хотя и были пущены в ход все средства и способы борьбы.

В течение каких-нибудь двух лет, прошедших со времен Рапалло, Германия почти совсем была подготовлена к перевороту, и находящийся в Риге полномочный представитель СССР Семен Иванович Аралов получил специальную командировку в Германию, чтобы изучить обстановку и все обстоятельства на случай вторжения туда советских войск. Разумеется, под большим секретом. Аралов объяснял свое долгое отсутствие болезнью, тем, что он вынужден лечить щеку у немецких профессоров, уверял, что эту болезнь никто другой понять не мог. Дело, конечно, не в щеке. Аралов обладал хорошей способностью быстро ориентироваться в любой местности, и в этом отношении отличался еще во время Гражданской войны, будучи красноармейцем, несмотря на то что по образованию учитель и работал в колонии для малолетних преступников недалеко от Москвы.

В свою очередь, заместитель НКИД, теперь покойный Виктор Копи, в ведении которого находился прибалтийский отдел, начал, хотя и весьма осторожно, вести со мной неофициальные переговоры о возможности отправки русских войск в Германию через Латвию. Когда же я пресек все эти разговоры и Копи убедился, что его старания напрасны, он довольно цинично и совсем недвусмысленно заявил:

– Если вы будете то отворять, то затворять ваши двери, они могут выскочить из шарниров.

– Ну, тогда мы их заколотим, чтобы не могли выскочить, – парировал я.

На этом беседа завершилась, Копи больше не поднимал этот вопрос.

Столь горячо ожидаемого германского путча так и не случилось.

Коммунистическая пропаганда тогда повсюду велась подпольно. Коммунизм продвигался тихой сапой. Работа в Германии оказалась напрасной. Нору рыли, но не прорыли. Ожидаемых результатов не получили. Приходилось работать уже не в потемках, а на свету, легальными средствами.

В декабре 1925 года была организована евроазиатская железнодорожная конференция. На банкете по этому случаю с политической речью выступил Литвинов. Заявил, что СССР – это единение Азии и Европы. Другими словами, подчеркнул, что в конечном итоге Европа и Азия могут объединиться только посредством и при помощи СССР и Коммунистический интернационал восторжествует. Говорил-то Литвинов, но суфлером выступало политбюро.

Сами делегаты Европы и Азии говорили мало, многие не владели русским языком совсем или владели плохо, потому попросили литовского министра Балтрушайтиса, от имени Литвы, и меня, от Латвии и Эстонии, говорить на банкете. Эстонский министр отсутствовал. Здесь нелишне привести сказанное мной, поскольку я на этом банкете впервые осудил экономическую политику СССР:

«Многоуважаемые представители Азии и Европы, приветствую вас как представитель Латвии, а также и от имени Эстонии, двух государств, которые успешно завершили работу конференции.

Железнодорожное сообщение имеет огромное значение для каждой страны, и недаром говорится: каково сообщение, таковы и отношения, такова страна, ее культурный уровень в широком смысле этого слова. Особенно пути сообщения имеют выдающееся значение в таких странах, как СССР с его громадными пространствами и длиннейшими расстояниями.