Мемуары посланника - Карлис Озолс

Словом, длительность вопроса о признании СССР морально укрепила большевиков. Ленин оказался прозорливцем. Когда ему еще в самом начале советовали пойти на некоторые уступки, чтобы перекинуть мост в Европу, добиться признания, он спокойно и равнодушно отвечал: «Все придет само собой и без всяких уступок».

Я лично смотрел на это дело с совершенно другой точки зрения. Полагал, и думаю, что с этим согласится всякий: если Коммунистический интернационал направил свое острие в одинаковой степени против всех, если Европа поняла, что большевики укрепились надолго, какие основания их не признавать? Это надо было сделать всем сразу, тогда Советы уже не могли бы кичиться тем, что постепенно заставили прийти к признанию одно капиталистическое государство за другим. Сколько раз мне приходилось сражаться по этому поводу с моим другом американским посланником в Риге мистером Ф. Колеманом. Я говорил ему:

– Если по принципиальным соображениям вы не признаете Советы и не станете признавать их в будущем, тут не может быть никаких возражений. Постановка вопроса правильна и тверда, логика последовательна. Но если через несколько лет вы признаете большевиков, хотя бы условно, вы совершите большую ошибку и своим признанием в будущем, и своим непризнанием в прошлом. Вы этой тактикой укрепляете моральные позиции СССР и ослабляете их у себя в мнении масс. А это в войне, пусть без винтовок и пушек, которую ведут большевики со всем внешним миром, чрезвычайно важно для них. Либо да, либо нет. Но и «да», и «нет» должны быть категоричны, тверды и потому сильны.

Мое убеждение было совершенно ясно, надо признать большевиков хотя бы условно и этим выбить из их рук орудие борьбы, лишить права кричать о своей силе и европейском бессилии. Надо было с самого начала немедленно послать в Москву своих представителей, совершенно отчетливо поставить все вопросы, политические и экономические, точно выяснить и сформулировать взаимоотношения и начать борьбу.

Конечно, я и мои коллеги в Москве старались подойти к вопросу о признании несколько иначе. В интервью советской прессе 5 февраля 1924 года я с умыслом подчеркнул, что признание Советов Англией является победой без побежденных, вопреки большевикам, провозглашавшим это признание как абсолютную победу.

Я подчеркнул: «Если правящая Коммунистическая партия СССР и руководители иностранной политики Союза захотят идти в достаточной мере навстречу так называемому здесь «буржуазному миру», притом считаясь не только с интересами СССР, но и других государств и граждан, независимо от государственного строя, я убежден, что наступит действительно новая эпоха в отношениях Союза с внешним миром и созидательная работа для СССР только разовьется».

В моей фразе о так называемом «буржуазном» мире слово «здесь» из интервью было нарочно пропущено, но эта мелочь, формальность коммунистического этикета, этот смешной пропуск одного слова, конечно, нисколько не изменил смысла сказанного. Я хотел подчеркнуть, что в этих отношениях все должны быть равны. Если СССР требует прав для своих учреждений экономического характера и людей, обслуживающих эти учреждения вне Союза, такими же правами должны быть наделены и все приезжающие в СССР иностранцы. Мысль была ясна. Спорить невозможно. Как аукнется, так и откликнется. Друг другу надо платить честной монетой, рубль за рубль, и право одной стороны должно быть правом другой.

Потом мне стало известно, что некоторым лицам из НКИД, умеющим читать между строк, мое интервью сильно не понравилось. Советские журналисты часто обращались ко мне за интервью по тому или иному вопросу, и я говорил с ними совершенно откровенно. Поэтому интервью не всегда помещались в газетах, впоследствии журналисты и вовсе перестали обращаться ко мне.

СССР развивал усиленную антианглийскую пропаганду в Афганистане. В своем интервью афганский посланник Гулим-Наби Хан, между прочим, сказал: «Афганское правительство, несомненно, с особой радостью встретило весть о признании СССР. Наше правительство первым признало Советский Союз. В течение всего времени с момента признания афганское правительство стремилось наладить мирные отношения между Востоком и Западом. Однако именно неопределенность отношений между СССР и Англией в значительной степени препятствовала спокойной и мирной работе Афганистана».

Ту же мысль выразил и полномочный посланник Монголии Тушегундава: «Радость народов СССР по случаю признания Англией явилась также радостью и для монгольского народа. Это объясняется тем, что прочная дружба между СССР и Англией знаменует для Монголии возможность мирного развития».

Эти свидетельства, интервью официальных представителей Востока, показывают, как его все время будоражили, вулканизировали, подстрекали, посылая золото на пропаганду, подкупали, интриговали, разжигали внутреннюю междоусобицу и мешали мирной работе.

То же самое было и в Китае.

Европейские державы, вместо того чтобы проводить принципиальную политику, на самом деле, выражаясь словами Ленина, сказанными о Керенском, «стояли на месте и дрыгали ногами». Смутившись долговечностью большевизма, они признали СССР, однако без принципиального подхода. Они решили слегка укротить «зверя», но уже тогда, когда он уверенно и спокойно разлегся на большой дороге. На действия Японии европейские державы сознательно закрывали глаза, особенно в ту пору, когда в Китае начал орудовать Карахан. В результате такой политики так называемый «восточный жандарм» стал укрепляться, почувствовав свою безнаказанность и сделав из этого все напрашивающиеся сами собой выводы.

Вспоминаю разговор во время приема в японском посольстве в Москве с Караханом, только что приехавшим с Востока. Он рисовал пленительную для большевиков картину. В Китае коммунистическая победа – вопрос сегодняшнего или, самое позднее, завтрашнего дня. Японию и весь Запад ждут великие сюрпризы исключительной важности.

Я выслушал Карахана и задал ему вполне уместный, как теперь стало ясно, вопрос:

– А не думаете ли вы, Лев Михайлович, что, вулканизируя Китай, вы ослабляете позиции западных государств на Востоке, таким образом усиливаете, создаете и выращиваете восточного жандарма в лице Японии?

Карахан с моей постановкой вопроса, конечно, не мог согласиться.

Я подозревал, что он вообще был сторонником похода на Восток, чего, конечно, нельзя было сказать о Чичерине. И вот почему.

Кажется, в 1926 году, после подписания договора с Германией, Советы начали понимать, что игра в коммунизм на Западе, в частности в Германии, ими проиграна. Я только что приехал из Риги, развернул партийную советскую газету «Правда» и на первой полосе увидел портрет Чичерина во весь рост. В руках он держал буссоль, смотрел на стрелку и ехидно улыбался. Подпись под портретом гласила: «Стрелка поворачивается на Восток».

В тот же вечер в Бетховенском зале Большого театра состоялся концерт для дипломатического корпуса, советских комиссаров и высших служащих. В антракте Чичерин подошел ко мне и, поздоровавшись, спросил, как всегда:

– Ну, что у вас, Карл Вильюмович, нового?