Герман - Ларс Соби Кристенсен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они всей гурьбой рванули с места и бежали сколько хватило сил, остановились уже далеко внизу, у памятника Вельхавену. Спрятались за ним, и Гленн достал из кармана зеленый шнур.
– Это еще зачем? – спросил Герман.
– Тебя повесить, чтоб мозги вправить.
– Они и так на месте.
Гленн завязал петлю на одном конце.
– Двери связывать, придурок.
– Зачем?
– Для смеха.
Они сгрудились вокруг него.
– Слабо́ тебе?
– Ну что значит слабо, – промямлил Герман.
И пошел вместе с ними по бесконечным трамвайным рельсам. Они завернули за угол, спустились немного вниз по Оскарсгатен.
– Здесь, – прошептал Гленн.
Они остановились и огляделись. Поблизости никого. Забежали в подъезд; оставив Бьёрнара караулить на первом этаже и стараясь не шуметь, поднялись на второй. Там оказалась всего одна квартира, на двери – табличка: «Хюльда Хансен». На половичке у входа лежала газета. Хюльды Хансен наверняка нет дома, подумал Герман.
Гленн накинул петлю на ручку, Карстен привязал свободный конец к перилам и накрутил шесть дамских узлов. Три пары глаз уставились на Германа.
– Звони.
– А что сказать?
– Осел! Она ж не откроет дверь, в этом весь смех!
Герман подошел к двери и посмотрел на мальчишек.
– Живо!
Он поднял руку, сжал кулак, вытянул указательный палец и надавил на кнопку звонка. За дверью прозвучала тройная трель. Гленн и Карстен попятились. Но больше ничего не произошло.
– Звони еще!
Герман нажал на кнопку еще раз. И теперь услышал медленное шарканье; кто-то приближался к двери, с трудом переставляя ноги и спотыкаясь. И еще какой-то неясный звук разобрал он – что-то вроде стука палки. Потом ручка повернулась вниз.
– Идут! – прошипел Бьёрнар от входа. – Сюда идут!
Гленн и Карстен скатились по лестнице, а Герман все стоял перед дверью и смотрел, как ее пытаются открыть изнутри. Шнурок дергался, но только сильнее затягивал узел.
– Вали, придурок! – крикнул Гленн и выскочил из подъезда следом за остальными.
Не сумев открыть дверь, Хюльда Хансен принялась кричать. Герман дергал и тянул петлю, но она не снималась. Что-то теплое вдруг потекло по ноге, и тут же на площадку влетели двое – дворник и полицейский в форме.
– Наконец-то мы взяли тебя с поличным, мерзавец! – прогудел полицейский и припер Германа к стенке. – Не волнуйтесь, госпожа Хансен! Сейчас мы вас освободим.
Дворник достал садовый секатор и перерезал шнур.
Дверь открылась, обмякшая на костылях Хюльда Хансен смотрела на них. Она увидела Германа. Он увидел Муравьиху.
– Мы поймали вашего мучителя. Легко он не отделается!
Муравьиха все еще рассматривала Германа. Он отвел взгляд и уставился на сверкающие пуговицы мундира полицейского. В правый башмак продолжало течь теплое.
– Это не он, – сказала Муравьиха.
– Как не он?
Дворник растерялся, полицейский ослабил хватку.
– Этого я знаю. Он приносит мне газеты.
Нагнуться Муравьиха не могла, дворник сам поднял газету с половичка и протянул ей, глаза у него беспокойно бегали.
– Вот оно что… – Полицейский резко повернулся к Герману. – Ну хорошо, мальчик. А ты кого-то здесь видел?
Герман все сглатывал и сглатывал, в адамовом яблоке завелся червяк, и хорошо если один. Полицейский одернул Герману куртку и отошел на пару шагов, морща нос.
– Двое убегали вверх по Оскарсгатен.
– Ты их узнал?
– Только со спины видел.
– Они были твоего возраста?
– Постарше вроде. Может, лет тридцати.
Дворник послал полицейскому безнадежный взгляд.
– Ладно. Займемся поисками.
Они ушли, тяжело топая, а Герман остался стоять. Не сойти ему с этого места, на которое натекла лужа из его штанины.
Муравьиха долго смотрела на него, изредка вздрагивая всем телом.
– Зайдешь? – спросила она. – Раз уж пришел.
– Да, – ответил Герман, переставил башмак из лужи и похромал за Муравьихой, не сгибая ногу.
В квартире было совсем темно – прямо хоть на ощупь пробирайся. Вдруг зажглась люстра, и оказалось, что вся гостиная заставлена диванами, по стенам теснятся фотографии, а с потолка свешиваются шнуры с ручками на конце, точно кожаные петли в трамвае. Все занавески были задернуты.
Хюльда Хансен медленно усадила себя на диван, подождала, пока тело успокоится, и перевела взгляд на Германа, задравшего голову к потолку.
– Я хожу, держась за них, если вдруг костылей под рукой не окажется.
– Хитро придумано.
– Дворник сделал.
На это Герман ничего не ответил.
– Садись, если хочешь.
– Я уже хорошо стою.
– Зачем ты опять связал мою дверь?
Герман шагнул прочь из-под люстры и встал в тени у стены.
– Я не знал, что тут вы живете.
– Но остальные знали?
– Я первый раз, – ответил Герман, и стыд сковал лицо и ниже все до пупка.
– Можешь попросить их прекратить?
– Что смогу, сделаю.
– Тогда не будем больше об этом.
О чем еще говорить, Герман даже представить себе не мог. Он покосился на дверь, она вон совсем недалеко, глазом два раза моргнешь – и выбежал. Убежать на край света, а там пробраться на корабль – и поминай как звали.
Герман не убежал.
– Не боишься меня больше? – спросила Хюльда Хансен и обхватила себя руками.
– Каштан хотите?
Герман положил перед ней коричневый кругляш, не дав ей времени ответить.
– Раньше я любила погрызть каштаны.
– Как это? Ели их, что ли?
– Ела. Жареные. В Риме, в Париже. Я всюду поездила. Тебя ведь Герман зовут?
– И в Адапазары были?
– Одно из редких мест, где я не побывала.
Она медленно встала, пошла, подтягиваясь на шнурах, и вернулась со стаканом сока для Германа и большой коробкой шоколадных конфет.
– У тебя там под дверью случилась неприятность с брюками?
– С одной брючиной.
Она уселась, они молча съели по конфете. И тут Герман не вытерпел.
– Откуда у вас в ногах эти муравьи? – спросил он быстро.
Герман не сразу разобрал, кудахчет она от смеха или от негодования, и на всякий случай отступил подальше в угол. Но поняв, что она все-таки смеется, вернулся на шаг назад. Хюльда Хансен тут же оборвала смех.