Герман - Ларс Соби Кристенсен

– Что ты сказал?

– Дедушка умер.

Мама подошла к нему вплотную, у нее как будто испарился голос.

– Ты был у дедушки, Герман?

– Дедушка умер. Ну что, поднимем на крышу венок?

Мама выскочила в коридор, папа бросился следом, но в дверях резко затормозил и обернулся к Герману.

– Я не пойду, я дедушке уже сказал «пока», – прошептал Герман.

Они убежали. Быстрая дробь ссыпалась вниз по лестнице и смолкла. Герман стоял посреди комнаты и ждал, чтобы стало как можно тише. Потом принялся наводить порядок. Развесил корзиночки, залез на стол и нахлобучил звезду, но с иголками не справился. Они отказывались втыкаться в ветки – осыпались бесповоротно. Герман принес веник, смел их в кучу и высыпал в мусорное ведро. С ведром в руках он пошел к двери, но долго топтался перед своей комнатой. Решить-то он решил, но нужно было еще уговорить руки и ноги, что он не замышляет ничего плохого. Наконец все согласились. Он быстро зашел в комнату, вытащил гербарий и высыпал все волосы в ведро. Потом спустился во двор и выбросил мусор в бак.

К тому времени, как вернулись родители, «Серебряные мальчики»[20] пропели уже все рождественские гимны по радио в квартире этажом выше. У мамы лицо было в разводах, как на стекле в дождь. Папа обнял ее и уселся с нею на диван.

– А дедушка где? – спросил Герман.

– В больнице в особом месте, – тихо ответил папа.

– Это там время лечит все раны?

Мама долго прочищала нос, потом встала.

– Давайте откроем подарки! – внезапно сказала она.

– Ты думаешь? – засомневался папа. – Можно подождать до завтра. Правда, Герман?

– Да.

– Дедушка рассердится, если мы не откроем их сегодня.

Герману стало неуютно.

– Как дедушка может рассердиться, если он умер?

– Он бы рассердился, будь он жив.

– Тогда давайте лучше сразу их посмотрим.

И они все вытащили свои подарки из-под кроватей и сложили их под елку.

– Герману от мамы с папой, – прочитал папа и отдал ему самый большой пакет.

Герман долго и медленно снимал бумагу, у него свело живот от ожидания. И когда наконец докопался до коробки и поднял крышку, смог выговорить только два слова:

– Беговые коньки!..

Он немедленно примерил их. Коньки оказались чуть великоваты, и Герман расхаживал в них по гостиной косолапя.

– Они немножко на вырост, – объяснила мама, – но если подложить газету и надеть носки, будут в самый раз.

– Наше вам мерси.

– Поскорее давай обновляй норвежский национальный рекорд, – сказал папа, заложил руку за спину и стал показывать китайский старт. Он встал в стойку, но вместо рывка выпрямился, опустил голову и сказал маме: – Прости. Сегодня это ни к чему.

– Прекрати! – отозвалась мама. – И давайте дальше.

– От Германа – папе… Мне?! – радостно воскликнул папа и стянул бумагу. Надолго замолчал. Потом снова обрел дар речи: – Три мотка шерсти. Красный, белый, синий. Интересно…

Ничего не понимая, Герман заковылял к елке.

– Я, кажется, наклейки перепутал, – объяснил он шепотом. – Это, конечно, маме.

Папа с облегчением выдохнул и передал шерсть маме.

– Большущее спасибо, Герман. Что ты хочешь, чтобы я тебе связала?

– Может быть… беговой костюм?

– Мамуся, ты сразу размерчик побольше закладывай, – заржал папа. – Пока свяжешь, пару лет пройдет, а то и больше.

– Да ну тебя.

– Я просто хотел сказать, что Герман растет прямо по часам!

Он запустил свои длинные руки под елку и вытащил новый сверток.

– От Германа – маме. Это мне теперь?

– Видимо.

Папа старательно снял обертку и хитро подмигнул Герману.

– Двести метров лески! Хо-хо, теперь весь угорь наш!

– Надеюсь.

– Там еще один подарок остался, – сказала мама. – Герману от дедушки.

– От дедушки?

– Тут так написано: «Герману от дедушки».

– Так он все-таки мог ходить?

– Ему могли и помочь.

– Помочь – это всегда хорошо.

Для начала Герман осторожно ощупал сверток – он был маленький и мягкий. Потом аккуратно открыл его, чтобы не порвать красивую бумагу, и сел где стоял.

– Шапочка… – просипел он. – Конькобежная.

Он содрал с себя старую и одним движением натянул новую, с тремя полосками и острым клювиком на лбу. Шапка села как влитая. Герман снова встал и сделал по комнате круг почета, высоко задрав голову.

– Спасибо, дедушка! – прокричал он. – Спасибо тебе большое-пребольшое!

Мама взглянула на папу: он прятал за спиной что-то еще.

– Ой, – сказал папа, – ничего себе. Да тут еще один подарок для Германа! От мамы с папой.

Едва Герман коснулся упаковки, в комнате стало тихо-тихо. От этого у него неприятно заныло в животе.

Он аккуратно развернул красивую бумагу и отложил в сторону. В руках у него оказалась коробка с надписью по-иностранному.

– Спасибо. Как раз сложу свои каштаны.

Родители подошли ближе.

– Открой коробку, – улыбнулась мама.

– Как скажешь.

У Германа все внутри будто завязалось узлом, и узел этот стягивался туже и туже, пока он медленно снимал крышку. Наконец он заглянул в коробку.

– Парик…

– Из настоящих волос человека, – объяснил папа.

– Какого? – спросил Герман.

– Что – какого? Они это… твои теперь.

– Вы ведь ни с кого скальп не снимали?

Папа обернулся к маме и стал терзать леску, а ее как-никак двести метров.

– Конечно, нет, – сказала мама. – Волосы сдают люди, у которых их слишком много.

– Вроде свояка из Хаделанда?

Родители долго переглядывались, папа машинально сделал петлю, мама громко дышала носом. Потом она присела рядом с Германом.

– Смотри, по цвету точно твои волосы. И пробор на твоей стороне. Его можно мыть шампунем. Не примеришь?

– Ну…

Пальцы не гнулись и не хотели помогать.

– Отвернитесь.