Другая история. Сексуально-гендерное диссидентство в революционной России - Дэн Хили

медицинских объяснений «гомосексуальности» – от теории «женской души в мужском теле» Карла Ульрихса до психопатологической модели Рихарда фон Крафт-Эбинга и психоаналитической типологии Зигмунда Фрейда. Книга содержала важные отрывки из автобиографических свидетельств из «психологии извращенного», включая письма итальянского «инверта» к Эмилю Золя[418], рассказы о посещениях берлинских ресторанов и мест встреч для «уранийцев» (мужчин-гомосексуалов), а также описания ежемесячных собраний Научно-гуманитарного комитета Магнуса Хиршфельда, основанного в 1897 году с целью эмансипации гомосексуалов[419]. Медико-юридические описания мужской проституции в европейских столицах были взяты у Поля Бруарделя и Альберта фон Шренк-Нотзинга[420]. Британская экспертиза в данном вопросе была представлена биографиями «инвертов», первоначально опубликованными Генри Хэвлоком Эллисом, за которыми следовал обширный отрывок из отчета Андре Раффаловича о суде над Оскаром Уайльдом[421]. После объемной главы, переполненной цитатами из Альберта Молля, Шарля Ферре и Ивана Блоха о «двуполых извращениях», Ушаковский завершал эту подборку резюме об «общем взгляде на людей среднего пола», вновь цитируя Крафт-Эбинга, Эдварда Карпентера, Хиршфельда и Блоха.

На первый взгляд этот раннеспелый справочник не отличался особой оригинальностью, но он давал читающей российской аудитории переводы удивительного числа ключевых работ того времени, посвященных гомосексуальности, многие из которых были написаны в духе эмансипации. Содержащееся в заключении воззвание к толерантности, написанное русским автором для русских читателей, переносило эти идеи в отечественный контекст. Ушаковский в нем отошел от собирательного подхода, характеризующего остальные части книги, и не только настаивал на декриминализации однополых отношений в России, но и требовал рассматривать их как естественную составляющую человеческой сексуальности. Законодательство против однополой любви было не только противно логике – невозможно было добиться его исполнения. «Закон должен защищать детей и сумасшедших и не допускать никакого насилия. Но то, что делают у себя в комнате два взрослых человека по взаимному согласию со своим телом, его не повреждая, не касается государства»[422]. Заставлять людей «среднего пола» скрывать свою подлинную сущность от общества означало просто порождать зло. Стремясь замаскироваться гетеросексуальным браком, люди «среднего пола» превращали жизнь собственных супругов в трагедию и, возможно, порождали потомство с тяжелой наследственностью. Осознание того факта, что здоровые и нравственные люди страдают от своего «недостатка», заставит общество отказаться от мнения о порочности и антисоциальности всех проявлений однополой любви. Оперируя абстрактными терминами и избегая любых упоминаний о нарушении общественного порядка и проявления мужеложства в России (в частности, мужской проституции в банях), Ушаковский возвысил свои аргументы до позиции, построенной на принципах либерализма[423].

В последние годы царизма русскому читателю стали доступны переводы европейских трудов о гомосексуалах, написанных самими же гомосексуалами. Знаменитое этнографическое описание «третьего пола Берлина» (Berlins Drittes Geschlecht) Магнуса Хиршфельда было опубликовано в России спустя всего лишь четыре года после его издания в Германии[424]. Русский перевод книги Генри Хэвлока Эллиса «Половое извращение» (Sexual Inversion), запрещенной в Англии, но изданной в США, вышел после 1909 года (без указания даты публикации)[425]. В 1916 году были изданы отдельной книгой, дозволенной военным цензором, статьи английского социалиста Эдварда Карпентера о «промежуточном поле» (intermediate sex)[426]. В трудах об однополой любви и в руководствах по половому вопросу целые главы представляли собой переводы работ известных европейских медицинских экспертов[427]. Кроме того, наряду с трудами крупных ученых не было недостатка и в откровенно коммерческих описаниях «извращенного мира», обычно выходивших из-под пера маргинальных медицинских мужей. Один из наиболее пикантных опусов о половых перверсиях, написанный французским врачом Жаном Фоконнеем, был издан на русском языке в Москве[428]. На страницах книги «сафистки» и «педерасты» образуют «всемирный союз порока»; женщины в Булонском лесу узнают друг друга «по квазимасонским знакам, по быстрому движению языка и губ»; мужчины способны отыскать себе подобных где угодно: «в Палермо, Лувре, в горах Шотландии, в Петербурге, в Барселоне»[429]. Космополитический порок мог привлечь читателей, но в 1908 году Московский Цензурный комитет (с 1912 года – Комитет по делам печати) добился возбуждения уголовного дела против издательницы Евдокии Коноваловой и нанятого ею переводчика за публикацию шести тысяч экземпляров этой книги, выпущенной «с ясно выраженной целью <…> популяризированья», а вовсе не презентации знаний о психиатрии[430]. Русские Фоконнеи – некоторые с более известными именами (а потому обладающие лучшей способностью спрятать тексты под покровом беспристрастной науки и тем самым избежать суда) – производили аналогичные произведения, которые, очевидно, достигали жаждущей их публики[431].

Как и в других странах Европы, те жители Российской империи, которые испытывали однополое влечение, обращались к этим текстам в поиске ответов к пониманию себя. Ответы, которые они получали, далеко не всегда были обнадеживающими, но те данные, которые у нас имеются, позволяют предположить, что эта литература пользовалась достаточно широкой популярностью. Один армейский офицер вспоминал о своем первом физическом сближении с другим мужчиной, когда он сам еще гимназистом каждую ночь проводил в одной постели с товарищем по комнате (семинаристом). Страх, порожденный такого рода книгами, подвел черту под их отношениями. «В один прекрасный день он вернулся [откуда-то] домой и показал мне книгу (какую – не помню), где такие отношения, как у нас, назывались преступными и противоестественными. <…> Он поссорился со мной»[432]. Мужчина, который в 1912–1914 годах занимался проституцией на бульварах Москвы, вспоминал, что единственные две книги, которые он прочитал, были «Половой вопрос» Августа Фореля и «книга Молля о гомосексуальности». Он с удовлетворением говорил о себе как о «пасынке природы»[433]. Другая пациентка советского психиатра, «гомосексуалистка», очевидно, хорошо разбиралась в аргументах Хиршфельда, ратовавшего за толерантный подход к сексуальной аномалии, и принимала себя такой, какая она есть[434]. Солдат Красной армии, арестованный 15 января 1921 года на «вечеринке педерастов» в Петрограде, заявил, что он «читал много книг, пытаясь найти объяснение своему состоянию, и пришел к убеждению, что „с этим несчастным чувством [гомосексуальностью] родился он на свет“»[435].

Критики как левых, так и правых политических убеждений с насмешкой приняли требование подведения медицинской или эстетической основы под однополую любовь и необходимость проведения политики толерантности, вытекающей из этих моделей. Многие из них с презрением отреагировали на «Крылья» Кузмина и на очевидно немедицинский взгляд на мужскую любовь как экзальтированное переживание, несравненно более возвышенное, чем любовь мужчины к женщине, и подпитанное классической ученостью и традициями наставничества. Один из журналистов левого толка обвинил Кузмина в «мещанском индивидуализме» и воспевании «простой русской бани», с ее развращающими отношениями между почтенными господами и их сексуальными жертвами, крестьянскими юношами. Критики «социалистических убеждений» видели в экзальтированном обещании «новых людей», которые,