За степным фронтиром. История российско-китайской границы - Сёрен Урбански

жителям борзинского района. Говорилось также, что он получал импортные ткани у китайских контрабандистов, которые, в свою очередь, перевозили золото и серебро, получаемое от Янечека[426].

Аркадий Янечек был необычным советским гражданином, поэтому у него было много китайских друзей. Рожденный в 1885 году в Волынской губернии (сегодня северо-западная Украина), с 1907 по 1928 год он работал на российскую и советскую таможню в разных местах и на разных должностях. Дольше всего он проработал на таможне на ст. Маньчжурия – девять лет на должности секретаря. Этого времени оказалось достаточно, чтобы подружиться с китайскими жителями города, как сам он отметил: «Маньчжурских купцов, заехавших ко мне – я знаю из них одного Шин-Фон-Бин, а остальные для меня незнакомые, связи с ними никакой не имею. Познакомился с ним во время проживания в поселке Маньчжурия, так что я у него всегда торговался». Во время допроса Шин, уроженец провинции Шаньдун, также признался в связях с Янечеком, отметив, что дела они вели с 1922 года.

После того как Янечек уехал из города в Борзю в июле 1923 года, его отношения с Шин Фонбином не прекратились. До 1930 года Шин Фонбин ездил в Москву, Екатеринославль (сейчас Днепр), Каменец-Подольский и другие советские города, где он продавал вещи на улицах. Когда советские офицеры спросили его, что он и три других китайца делали в доме Янечека в Борзе, он ответил на хорошем русском языке, что они остановились там по пути в западный Китай, куда они едут в поисках работы. Они хотели попасть в Синьцзянь через Советский Союз, а так как бюджет их был скуден, они решили купить билеты сначала только до Борзи и заехать ненадолго к Аркадию Янечеку[427].

Протокол допроса демонстрирует тесные китайско-русские связи, которым не мешали культурные барьеры и национальные чувства. Можно даже забыть о том, что в 1929 году Китай и Советский Союз воевали, а основным полем боя была именно ст. Маньчжурия. Социальная ткань сонного железнодорожного городка Борзя, примерно в 110 километрах от границы с Китаем, показывает, что в 1930-х годах граница не была герметично закупорена. Множество китайских граждан, таких как Шин Фонбин, а также китайские старатели, на расположенном неподалеку прииске Белуха, еще жили и работали в советском пограничном регионе.

Шин Фонбин и Аркадий Янечек, как и другие представители коренных народов, китайцы и русские, которые жили во фронтире, существовали за пределами установленного культурного пространства. Янечек почти десять лет проработал на таможне на ст. Маньчжурия. Эта работа позволила ему познакомиться с повседневной жизнью китайцев и наделила стратегическим знанием, которое он смог использовать для получения прибыли, занимаясь своим незаконным делом. Связи с Россией Шин Фонбина были также тесны: в течение нескольких лет он ездил по Советскому Союзу, продавая свои товары на черном рынке. Он хорошо говорил на русском языке, был знаком с русской культурой и являл собой включенность китайских мигрантов в российское, а затем и советское общество.

Разница этих двух контрабандистов в том, что Аркадий Янечек, даже проведя девять лет в мультикультурном городе на китайской земле, скорее всего, так и не овладел китайским языком. Уже Оуэн Латтимор, ведущий исследователь Внутренней Азии, отмечал это удивительное различие русских и китайцев этой местности. Успешные русские обычно не учили китайской язык, не создавали с китайцами семьи и не жили как китайцы, в то время как успешные китайцы довольно часто знали русский язык, женились на русских или вообще «становились русскими»[428]. Не все участники этих сетей были мигрантами. Благодаря продолжительным связям с китайцами Янечек, кажется, приобрел определенное понимание китайского менталитета и хорошо с ними сходился. Образ жизни обоих мужчин пересекался, и, несмотря на незнание Янечеком языка, оба они обладали глубоким знанием культуры «другого», что позволяло им в случае необходимости совершать осознанный выбор между культурными вариантами, даже когда их фронтирная культура все больше обрезалась государственной дисциплиной и территориальностью.

На протяжении 1930-х годов зоны контакта русских, представителей коренных народов и китайцев сокращались, а значит уменьшались и возможности запрещенной торговли на советско-маньчжурской границе. Даже для местных жителей с космополитическими биографиями тайная передача товаров все больше усложнялась. Незаконная деятельность теперь по большому счету стала делом привилегированных элит. Определенные профессиональные полномочия, какими, например, обладали дипломаты, могли стать предпосылкой к занятию контрабандой.

В 1930-х годах русская эмигрантская пресса в Харбине задорно описывала случаи, когда советские дипломаты перевозили маньчжурские граммофонные пластинки и семена цветов через советско-маньчжурскую границу[429]. Фактически эмигрантские газеты были полностью правы, обнародуя последние оставшиеся лазейки на границе и тех, кто их использовал. Именно в годы существования Маньжоу-го, когда такие люди, как Шин Фонбин и Аркадий Янечек, уже не могли поддерживать контакты, сотрудники советского консульства в городе Маньчжурия стали извлекать выгоду от усиливавшихся торговых отношений Германии и Маньжоу-го[430].

Жена советского консула в г. Маньчжурия Лидия Владимировна Зимина в 1941 году стала ключевой участницей этих незаконных операций. Она работала в паспортном столе консульства. Там, согласно следственным документам, фальсифицируя квитанции, она присваивала доходы с транзитных сборов, оплачиваемых немецкими компаниями советскому консульству, например за импорт арахиса и других товаров из Маньжоу-го. Обворовывая таким образом представителей этих компаний, она обогатилась более чем на девять тысяч рублей. Муж прикрывал ее деятельность, и, когда ревизия начала детальную проверку счетов, он попросту ее распустил.

Семья дипломатов вела довольно роскошный образ жизни за пределами консульства. Они покупали у местных торговцев в городе Маньчжурия всевозможные товары в кредит. Когда же газета «Харбинское время» сообщила, что в Маньчжурию назначен новый советский консул, владельцы магазинов поняли, что Зимины навсегда уехали, так и не выплатив долги. Смелость семьи Зиминых, возможно, была исключительной. Однако они пользовались дипломатической неприкосновенностью, общались с местными и могли пересекать теперь уже закрытую границу так же, как и другие служащие советского консульства на ст. Маньчжурия. Незаконная деятельность Зиминых, таким образом, не имела ничего общего с повседневной контрабандой прошлого или сетями опытных контрабандистов, состоявших из таких людей, как Аркадий Янечек и Шин Фонбин. Зимины были просто дипломатами, а контрабандой, в перевозке которой они участвовали, было не золото и не алкоголь[431].

Даже такая незаконная деятельность практически прекратилась, когда Германия совершила нападение на Советский Союз летом 1941 года – граница стала практически непроходимой даже для дипломатов. После победы над Японией в 1945 году нелегальная торговля вернулась в поезда, циркулирующие между Китаем и Советским Союзом. Однако по сравнению с прежними масштабами контрабанда послевоенного периода едва ли стоит упоминания.

ВЕЧНЫЙ БЕГ ТАЙБОГА НИМАЕВА: ЭМИГРАЦИЯ БУРЯТ АГИНСКОЙ СТЕПИ

Китайские граждане десятилетиями были глубоко вовлечены в контрабанду на советско-китайской границе, однако рубежи китайской крестьянской колонизации в конце 1920-х годов находились еще в сотнях километров от Хулун-Буира. К 1927 году ханьские китайцы насчитывали почти четверть населения региона (17 177 из 72 021), в степь они приезжали как торговцы, контрабандисты и охотники на сурков и селились в основном в железнодорожных городах Маньчжурии (8735) и Хайларе (4810). Дальше на север у реки Аргунь и ее притоков трудилось постепенно увеличивавшееся число китайских золотоискателей численностью не более нескольких сотен человек[432]. Сельскохозяйственное развитие Хулун-Буира было ограничено почти исключительно только пахотными землями вдоль железной дороги и небольшими участками в Трехречье, где работали русские казаки. Хулун-Буир за пределами железнодорожной концессии все еще представлял собой кочевье[433]. В отличие от других бывших земель монгольских знамен в Северо-Восточном Китае, где «русские, проложив Китайскую восточную железную дорогу через Северную Маньчжурию в 1898 году, были ответственны за китайскую колонизацию широкого пояса монгольских территорий», железные дороги в Хулун-Буире еще не придали ханьской колонизации такого агрессивного характера[434].

В 1920-х годах многие жители Хулун-Буира и других монгольских земель, еще принадлежащих Китайской республике, продолжали желать большей независимости. Лидеры новой Монгольской Народной Республики вторили призывам, доносящимся из этого региона. Большевики поддерживали иллюзию, что Внешняя Монголия, после ее