Репортаж из морга - Мишель Сапане

Если мы перенесемся на 3,5 миллиона лет назад, во времена Абеля, то сможем узнать о его здоровье в детстве. Наконец, предстоит еще более тщательная проверка. Что я и объясняю уважаемому профессору.

– Я мог бы провести точное исследование в лаборатории.

– Без проблем. Ты мог бы сделать для меня фотографии?

– Да, у нас есть оборудование. У тебя будут красивые картинки. В цвете.

Несколькими днями позже мы втроем собираемся в университетской больнице вокруг бинокулярной лупы с 30-кратным увеличением, чтобы каждый мог внимательнее рассмотреть эти странные следы. Это действительно дисплазии.

Тем временем Пьер и Мишель сделали рентгеновские снимки в стоматологическом кабинете. Снимки идентичны тем, которые Пьер делает каждый день своим пациентам: ретроальвеолярные. Они показывают толщину зубной эмали, которая также видна на сломанном резце. Эмаль более толстая, чем у человекообразных обезьян – такая же толстая, как у древних и современных людей, что ставит Абеля в ряд австралопитеков.

Рентген показывает еще кое-что – пульпу зуба, живую часть, объем которой со временем уменьшается. Это дает точную информацию о возрасте пациента.

Что, несомненно, много для своего времени.

Я устраиваюсь за фотостолом в нашем центре. Цифровая фотография еще в зачаточном состоянии. Лучшее, что предлагает фотоиндустрия сейчас, – это пленка «Кодахром 25 АСА». Качество этой пленки подтверждают годы практики: с ней можно получить наилучшее разрешение и хорошую резкость. Лампы дневного света дают мне правильное освещение для фокусировки. Но для такой чувствительности пленки его недостаточно: почти черные зубы поглощают весь свет. Наконец я выбираю кольцевую фотовспышку. «Олимпус OМ-2Н» творит чудеса. Я поставил на него макрообъектив, чтобы добиться как можно большей детализации.

Я делаю серию фотографий, как обычно для идентификации трупов, но с двумя особенностями. Объект, который находится перед моим объективом, исключителен, и у меня, вероятно, никогда не будет возможности снова приблизиться к другому такому. И эта нижняя челюсть имеет мало общего с нынешними человеческими. Даже без макросъемки клык кажется мне чудовищным, а премоляры больше наших современных моляров. Выражаю свое удивление его огромными клыками, практически бивнями!

За моей спиной Пьер протестует: «Никаких бивней у него нет! Это даже не обезьяна, а гоминид. Клык не выходит за плоскость соседних зубов. Он, безусловно, более объемный, чем у нынешнего человека, и корень у него намного длиннее».

Я добросовестно фотографирую со всех сторон нижнюю челюсть, а затем каждый зуб, тоже со всех сторон. Сфокусироваться сложно, яркие лампы прямо-таки жарят, но я должен сосредоточиться на работе. Это тем сложнее, что я слышу, как за спиной двое моих друзей рассказывают о своих походах по пустыне. Захватывающие приключения, в которых, как я понимаю, они передвигались с граблями, метлами, ведрами и лопатами, чтобы… Подметать, разгребать и просеивать пустыню в поисках зубов грызунов! Ни больше ни меньше.

Результаты предстают перед нашими глазами через две недели, во время частного просмотра на большом экране. Изображения зубов почти метр в высоту и идеальной четкости – теперь от нас не ускользнет ни одна деталь. И вот мы обнаруживаем на клыке пять полос дисплазии весьма впечатляющих размеров.

Что было дальше? Часы изучения, иногда на экране, иногда под стереотаксическим микроскопом, чтобы зарисовать эти аномалии, – все под бдительным оком Мишеля Брюне, стерегущего свое открытие как зеницу ока. Это можно понять. Тем более что Абель привлек к нему внимание СМИ. Мишель дает интервью за интервью, иногда проклиная прессу и ее требования.

Теперь я знаю, что палеонтологи не публикуют фотографии своих находок. Только рисунки, на которых всегда можно опустить ту или иную деталь. Здесь повсюду шпионаж, и тот, кто владеет артефактом, имеет преимущество в отношении международных публикаций. С рисунками и копиями приходится работать всем, кроме избранных, самых великих и известных ученых.

Мишель Брюне хотел бы иметь достоверную гипотезу о происхождении этих аномалий, которые возникли из-за временной остановки роста эмали, спровоцированной стрессом в широком понимании. Это подводит меня к обзору обширной научной литературы. Причин дисплазии действительно множество!

Может быть, Абель съел ядовитые ягоды? Или переболел малярией или другой вирусной лихорадкой? Или, наконец, страдал от регулярного недоедания? У Абеля было трудное детство, но он его пережил.

Исследования продолжаются, и Абелю есть что рассказать.

– Видишь ли, Мишель, мультидисциплинарность – вот что отличает хорошие исследования. Ты стоматолог, судмедэксперт, Пьер – хирург-стоматолог, он разбирается в палеонтологии, я палеонтолог… Знаете что? Сегодня вечером пойдем к рентгенологу.

И мы отправляемся в центр МРТ Пуату-Шаранты. Ночью, после последних живых пациентов, Абеля удобно устраивают внутри аппарата. Командуют Филипп Шартье и его сотрудник Фрэнсис Перрен. Они стараются изо всех сил, чтобы сделать снимки этого полностью минерализованного куска кости.

Вот так, взглянув на первые изображения, мы обнаруживаем, что у каждого премоляра три корня. У современного человека он обычно только один. Эта черта показывает, насколько мы далеки от Абеля по эволюционной шкале. Но Пьер, которого ничего не удивляет, уверяет меня, приводя в качестве аргумента снимки из собственной коллекции, что уже видел такой примитивизм у некоторых своих пациентов. Термин «примитивизм» здесь не имеет уничижительного значения: он означает «очень древний» – ученые сказали бы «плезиоморфный признак»…

С этого момента меня приняла кафедра палеонтологии в Пуатье, где я прошел ускоренное обучение основам, чтобы не говорить глупостей на публике. Я тоже прихожу в лабораторию Мишеля Брюне, чаще поздно ночью и всегда со своим сообщником Пьером.

Тем временем Мишель уточняет аргументы, которые будет использовать в научных публикациях. Не проходит и недели, чтобы он не примерял разные аргументы то к одной, то к другой гипотезе. Я же чувствую себя ребенком, которому рассказывают о грандиозном процессе происхождения человечества.

Но я все-таки испытываю небольшое разочарование, когда вижу в лаборатории Мишеля сотни фрагментов: такое множество костей. Однажды вечером я хочу разобраться во всем, чтобы лучше представлять себе Абеля.

– Мишель, расскажи нам, как он выглядел?

Я имею право на очень точное описание, такое, чтобы дух захватывало. Я продолжаю: